Мы живые

– Отдыхать. Много отдыхать. На солнце. Свежем воздухе. Хорошо питаться. По-человечески. Ему нужно попасть в санаторий этой зимой. Еще одна зима в Петрограде будет означать для него смерть. Вам придется послать его на юг.

Она не ответила; но доктор иронически улыбнулся, так как слышал этот ответ и без слов, и он посмотрел на заплаты ее туфлей.

– Если этот молодой человек дорог вам, – сказал он, – пошлите его на юг. Если в человеческих силах – или даже в нечеловеческих, – пошлите его на юг.

Кира была спокойна, когда шла домой. Когда она вошла, Лео стоял у окна. Он медленно повернулся. Его лицо было таким глубоко спокойным, что он выглядел моложе; он выглядел так, словно первый раз хорошо поспал ночью; он тихо спросил:

– Где ты была, Кира?

– У доктора.

– О, извини. Я не хотел, чтобы ты знала все это.

– Он сказал мне.

– Кира, извини меня за прошлый вечер. Я говорю об этой маленькой дуре. Я надеюсь, ты не подумала, что я…

– Конечно, нет. Я понимаю.

– Я думаю, это произошло потому, что я был испуган. Но теперь я не боюсь. Все кажется настолько проще – когда установлен срок… Сейчас главное, Кира, – не говорить об этом. Давай не будем думать об этом. Мы ничего не можем сделать – как доктор, возможно, сказал тебе. Мы все еще можем быть вместе – ненадолго. Когда он станет заразным – что ж…

Она смотрела на него. Вот каким образом он принимал свой смертный приговор.

Она произнесла твердым голосом:

– Глупости, Лео. Ты едешь на юг.

* * *

В первой государственной больнице, в которую она пришла, дежурный сказал ей:

– Место в санатории в Крыму? Он – не член партии? И он – не член профсоюза? И он – не государственный служащий? Вы шутите, гражданка.

Во второй больнице ей сказали:

– У нас сотни людей ждут очереди, гражданка. Члены профсоюза… Нет, мы не можем даже поставить его на очередь.

В третьей больнице ее отказались принять.

Нужно было ждать в очередях, ужасных очередях из уродливых созданий, шрамов, перевязок, костылей, открытых ран и зеленых, слизистых пятен глаз, из мычания и стонов; и – над всей очередью живых – стоял запах морга.

Нужно было ходить в Главное управление здравоохранения, ждать не один час в тусклых, сырых коридорах, которые пропахли карболкой и грязными простынями. Были секретарши, забывавшие о назначенном приеме, были и ассистенты, которые говорили: «Очень жаль, гражданка. Следующий, проходите»; были и молодые начальники, которые всегда куда-то спешили, и медработники, которые просто стонали: «Я же говорю вам, что он ушел, рабочее время кончилось, нам надо закрываться, вам нельзя сидеть здесь всю ночь».

В конце первых двух недель она уяснила себе твердо, словно это был какой-то мистический абсолют, что если у человека туберкулез, то надо быть членом профсоюза и нужно получить профсоюзную путевку в профсоюзный санаторий.

Нужно было попасть на прием к множеству начальников, пустить в ход имена и фамилии, рекомендательные письма, нужно было умолять сделать исключение. Нужно было попасть на прием к главам профсоюзов, которые слушали ее мольбу с изумленными, ироничными взглядами. Одни смеялись; некоторые пожимали плечами; другие вызывали секретарш, чтобы те проводили посетительницу; один сказал, что может все устроить и устроит, но назвал такую сумму, которую она не смогла бы заработать за год.

Она держалась настойчиво, бодро, и ее голос не дрожал, и она не боялась просить. Это было ее миссией, ее крестовым походом.

Она удивлялась временами, почему слова Но он ведь умрет значили так мало для них, а слова Но он не государственный служащий значили так мало для нее и почему это так трудно было объяснить.

Она заставила Лео принять участие в этих поисках. Он подчинился, не споря, не жалуясь, ни на что не надеясь.

Она все перепробовала. Она попросила помощи у Виктора. Виктор с достоинством сказал: «Дорогая сестра, я хочу, чтобы ты поняла, что мое членство в партии свято и не может быть использовано для достижения личных целей».

Она попросила Маришу. Мариша засмеялась. «Да это с нашими-то санаториями, которые набиты до отказа, и с очередями аж до следующего поколения? Товарищи рабочие умирают, пока ждут, а он даже еще не болен! Вы не понимаете жизни, гражданка Аргунова».

Она не могла зайти к Андрею. Андрей подвел ее.

Несколько дней подряд, после того как он не пришел на встречу, она заходила к Лидии с одним и тем же вопросом: «Заходил ли Андрей? Не было ли от него писем?»

В первый день Лидия сказала: «Нет». На второй день она хихикнула и поинтересовалась: «Что это такое, роман, а?» И сказала, что расскажет Лео, ведь Лео – такой красивый! Кира прервала ее: «Ой, брось эту ерунду, Лидия! Это важно. Сразу дай мне знать, как только что-нибудь услышишь, ладно?»

Лидия так ничего и не услышала.

Однажды вечером, когда Кира была у Дунаевых, она, как бы между делом, спросила Виктора, видел ли он Андрея Таганова в институте. «Конечно, – сказал Виктор, – он там каждый день бывает».