Мыши

Я знаю, что вы сделали.

Я знаю, что вы убили его.

Я хочу 20 000 фунтов, или я иду в полицию.

Не выходите из дома.

Я зайду сегодня.

Я бросилась вверх по лестнице и разбудила маму.

Не прошло и пяти минут, как мама уже сидела за кухонным столом, во вчерашней рабочей блузке, джинсах и коричневых ботинках, которые она надевала для пеших прогулок за городом. Она покусывала нижнюю губу, внимательно разглядывая клочок полупрозрачной дешевой бумаги. В то утро были особенно заметны мешки у нее под глазами – верный признак нездоровья. Она была задумчивой, мрачной, какой-то помятой, всклокоченной. Она не отрывала глаз от письма, даже когда потянулась за кружкой с кофе и потом поднесла ее к губам.

Я все еще была в пижаме и халате. От ужаса я словно оцепенела и даже не подумала о том, чтобы пойти переодеться. Я давно жила в страхе, что однажды наш хрупкий мир рухнет, но всегда представляла себе властный стук в дверь (вежливый, но настойчивый), офицеров в форме, с трескучими рациями, улыбки, больше похожие на еле уловимые подергивания тонких, недружелюбных губ. Но я никак не ожидала, что все кончится именно так – письмом шантажиста, подсунутым под дверь.

Пока мама в который раз перечитывала письмо, я ломала голову, пытаясь вычислить, кто мог нас шантажировать.

Я вспомнила фермера, который в то утро проезжал мимо, когда мы копали могилу в розарии, а тело Пола Ханнигана лежало рядом, лицом вниз, на траве. Мама всегда говорила, что он не мог видеть, что мы делаем, с такого расстояния, – но что, если она ошибалась? Что, если фермер видел, чем мы занимались в то утро, и вот теперь, за шесть недель взвесив все варианты, решил выжать из нас денег?

Шантажистом мог оказаться и Человек-внедорожник. Лысый, с козлиной бородкой, он выглядел типичным злодеем из «мыльной оперы», и мы определенно вызвали у него подозрения, когда сцепились с ним в тот вечер на автостоянке. Может, он учуял запах легких денег и поехал следом за нашим такси до коттеджа Жимолость. Если предположить, что он выяснил, кому принадлежит оставленная нами машина, и узнал об исчезновении Пола Ханнигана, ему, возможно, не составило труда воссоздать картину преступления.

Или шантажист тот, кто близок к нашему дому? Не могла ли я проколоться при Роджере утром после убийства, хотя и старалась вести себя как обычно? Заметил ли он пятно крови на косяке двери? Он был очень проницательным, к тому же, насколько я знала, нуждался в деньгах; в конце концов, именно по этой причине он и занимался домашним репетиторством. Но дешевая бумага, жирный отпечаток пальца, письмо, подсунутое под дверь в столь ранний час? Все это как-то не вязалось с образом утонченного интеллектуала, каким я представляла себе Роджера. В то же время если на самом деле не существует такого понятия, как «характер» (а Роджер пришел в восторг от этой идеи), значит, и от него можно было ожидать чего угодно.

– Как ты думаешь, кто это, мам?

– Не знаю, Шелли, – рассеянно произнесла она, не сводя глаз с записки шантажиста. – Не знаю.

– По-твоему, это может быть Роджер?

– Нет! – фыркнула она и покачала головой, словно отмахиваясь от этой бредовой мысли. – Это не Роджер. Определенно, не Роджер. Мы имеем дело с уголовником, обыкновенным уголовником.

– Ну, а как насчет Человека-внедорожника? Ты подумала, что он похож на уголовника, мы обе так подумали.

К этому предположению мама отнеслась более серьезно.

– Может быть, – произнесла она, но не слишком уверенно, – но я все равно не понимаю, как он мог пронюхать. О том, что случилось той ночью, знали только ты и я.

Она снова потянулась к письму, словно оно обладало неким магнетизмом, противостоять которому она была бессильна.

– Как бы то ни было, – задумчиво произнесла она, – скоро мы все узнаем.

Должно быть, по мне было видно, что я ничего не поняла, потому что она добавила:

– В письме сказано: я зайду сегодня.

Кто бы это ни был, сегодня он придет сюда – к нам.

Я представила, как Человек-внедорожник важно расхаживает по кухне в черной кожаной куртке, разваливается на стуле, жует жвачку и угрожающе скалится на нас, подкрепляя каждое свое требование грубым ударом кулака по столу. Я содрогнулась от отвращения, как если бы подняла в саду камень и растревожила гнездо уховерток.

– И что же нам делать?

Мама крепко прижала к груди руки, словно ей вдруг стало холодно:

– Выбор у нас невелик, Шелли. Если шантажист пойдет в полицию, они будут вынуждены начать расследование. Придут сюда искать труп… с ордером на обыск, собаками-ищейками… Думаю, для нас это будет конец…

Я живо представила себе, как собаки яростно роют рыхлую землю розария, выкапывая большой палец руки, белый, как молодая луковица.

Мама перевела взгляд на записку и неожиданно скомкала ее в приступе злобы:

– Я не понимаю! Как он мог узнать? Мы ведь все предусмотрели! Что нас выдало? И почему сейчас – спустя почти два месяца?