И начался настоящий ад. Я проживала каждый день по расписанию. По минутам. С утра учёба, спасибо, что в обычной школе, а не на домашнем обучении. Потом изнурительные тренировки в спортзале. Товар должен иметь красивую оболочку. Не только милую мордашку, но и фигурку, — циничная улыбка. — Мне высчитывали каждую калорию. Каждый грамм еды. А если я позволяла съесть что-то лишнее, купить шоколадку после школы, этот больной ублюдок избивал меня. Ремнём. Кожаным. С тяжёлой пряжкой. Чтобы синяки долго не сходили. Чтобы я сидеть нормально от боли не могла. Чтобы помнила, что провинилась. И так за каждую провинность, за всё, что я делала наперекор. Мало позанималась — лупил. Пробежала меньше на километр — сломал руку. И все видели это. Вся прислуга. Весь персонал. И все молчали. Опускали глаза, но молчали. Ведь деньги решают всё. Постоянно водил к гинекологу, чтобы не дай Бог я не лишилась девственности раньше времени. Он планировал продать меня своему постоянному клиенту. Наркобарону, который до безумия обожал девственниц. Которому мой отчим постоянно поставлял молоденьких девушек и которых потом находили мёртвыми. От передозировки. Но тот мудак к счастью сдох. Пристрелили его. Отец одной девушки не поверил, что его дочь умерла от передозировки наркотиками. Начал копать. Искать того, кто убил его дочь. И нашёл этот притон. Вышел на этого старого извращенца. И на моего отчима. Но ему никто не поверил. Кто поверит сантехнику с завода, убитого горем после смерти единственной дочери? Прокурор города ведь святой! Деньги в детдом переводит. Приют для бездомных построил. Как можно поверить в то, что такой святой человек занимается торговлей людьми.
Решив, что ничего не дождётся от полиции, отец убитой девушки решил вершить закон сам. Его убили при задержании. И все доказательства ушли в могилу вместе с ним. Отчим тогда очень бесился. Потерял такого клиента. Чуть не прокололся.
А потом пришёл довольный. Рожа сияет. Нашёл мне жениха. Думала, что очередной старый извращенец, а оказалось, что тебя, — Милена хватает бутылку и делает глоток прямо из горла. — Мне было плевать. Я уже смирилась с тем, что стану игрушкой в чужих руках. Мне шестнадцать всего было тогда. А я уже понимала, что не смогу выбраться из этого дерьма. Слишком много связей у него. Слишком многие готовы лизать ему жопу, чтобы не оказаться в какой-нибудь канаве, — замолкает на пару минут, делая пару глотков вина. — В день своего совершеннолетия он решил закатить праздник. Такой, чтобы все видели как он "любит", — в воздухе показывает кавычки, — свою падчерицу. А я сбежала в разгар праздника из ресторана, — усмехается. — Поехала в клуб, где лишилась девственности. Я впервые почувствовала себя любимой с момента, как погибла мама. Любимой. Необходимой. И сбежала. Боялась, что с НИМ что-то сделают. Потому что утонула в его глазах, растворилась в нём, влюбилась до безумия. С первого взгляда.
Ну а потом… Потом я пыталась скрыться. Не хотела возвращаться домой. Сняла квартиру, где меня нашли уже через пару часов. Он… — руки начинают дрожать. Девушка делает огромный глоток вина и тут же начинает кашлять, поперхнувшись. — Он изнасиловал меня, — говорит обычным ровным тоном, будто рассказывает о том, что ела сегодня на завтрак. — Думал, что я ещё девочка и взял в задницу, — меня передёргивает от того, с какой иронией она говорит. — Всё ещё надеялся продать мою девственность подороже, — отрешенный голос. — Сама во всём виновата. Не должна была сбегать. Не должна была показывать свой характер, — пальцами хватается за горло. — Раньше думала, что такого со мной никогда не случится. Что смогу вырваться. Смогу себя защитить. Но сначала будто оцепенела. Не могла пошевелиться. Ни одним мускулом.
А потом будто щёлкнуло что-то в голове. Жить захотелось. Я пока вырывалась, ударилась виском об острый угол и потеряла сознание. Он думал, что я умру, потому что потеряла много крови. И решил помочь уйти на тот свет. Накачал наркотиками и бросил подыхать за мусорными баками, как собаку. И подал тем же вечером в розыск. Подал в розыск, понимаешь? Скорбел. Просил людей помочь найти любимую падчерицу, которая стала роднее дочери. Пока я лежала в снегу, в крови, с порванной задницей, он развешивал по городу объявления. Меня нашли. Отвезли в городскую больницу. И тут же сообщили ему, как только опознали.
Я так орала, когда он зашёл, так громко выла… Меня накачали успокоительными. А очнулась уже здесь. Запертая в клинике.
Замолкает. Смотрит стеклянным, пугающе пустым взглядом сквозь меня. А я не могу сказать и слова. Ни единого слова. Меня будто парализовало. Придавило тяжестью её жизни к стулу. Эта девушка. Эта хрупкая девушка столько пережила. Через столько бед прошла.
— Только не нужно меня жалеть, хорошо? — зло говорит она. — Мне не нужна ничья жалость!
Я молчу. Отвожу виновато взгляд. И не нахожу что сказать.