Мышка Йоле. Книга вторая

С раннего утра следующего дня Йоле забралась на чердак, но пошла в другую сторону, где ещё не успела побывать. У пыльного окошка стояло старое деревянное кресло, перед ним маленький столик и шкатулка на нём. Всё серое от пыли. Ленка осторожно обмахнула захваченной с собой тряпочкой мебель и коробочку. Села в скрипнувшее кресло и открыла шкатулку. В ней лежала синяя затёртая толстая тетрадка и шариковая ручка. Йоле перевернула несколько страниц. Написано на русском языке очень аккуратным, просто каллиграфическим почерком, смутно знакомым. Точно, почерк похож на Эриков, но не его. Вернулась на первую страницу и замерла в изумлении. Это был дневник Вероники Славиной, баронессы фон Вельден, матери Эрнста, начатый ещё со дня знакомства с Генрихом. Ленка прочла первые две страницы и внезапно почувствовала себя лезущей в чужую личную жизнь. Противное и гадливое чувство. Одновременно возникло желание прочесть всё, поискать совета. Ведь у Вероники получилось стать счастливой в чужой стране. Однако почему тетрадь здесь, не хотела никому показывать? Может, её хозяйка столкнулась с такими же проблемами? Карл Теодорович рассказывал, что Вероника очень тосковала по родине. Ответы должны быть на страницах. Но Йоле решительно захлопнула тетрадку, положила на место и закрыла шкатулку. Если кто и имеет право читать дневник, так только сын Вероники.

Поговорить было решительно не с кем, но звонить Лизе или Миа тоже не хотелось, а здесь друзей не завела. У них и своих проблем достаточно, чтобы ещё добавлять переживания мнительной подружки. Если бы Эрик вернулся домой в тот же день, то она не выдержала бы и выдала всё, что накипело, рассказала бы о тревогах. Но он появился только спустя два дня. Даже не спросил, почему она отключила телефон, значит, не звонил. Ну и не надо! Скорее та «случайная» встреча в кафе была подстроенной и знакомство с русским парнем, мечтающим о работе в корпорации, слишком уж своевременное. Но это ничего не меняет. Вельден этого не мог подстроить, значит, это дело рук супермодели. Но Эрик ведь соврал о совещании в офисе допоздна. Зачем было скрывать встречу с друзьями, прикрываясь делами? Он её явно стесняется, стыдится. Агнесса была права. Ему уже стало скучно. А что будет дальше? Думать об этом не хотелось.

Радовало, что хоть привкус гвоздики перестал преследовать. Эрик зачем-то взял кровь из вены. На вопрос зачем сказал, что так надо и всё.

В итоге она впала в глубокую тоску, которую пыталась поначалу скрывать не вполне удачно. Вельден спросил, где обручальное кольцо и получил в ответ кивок на шкатулку, без объяснений. Потом Йоле практически перестала есть и при любой возможности избегала оставаться наедине с всё ещё любимым мужем. Его прикосновения вызывали сразу воспоминания об обмане и словах Агнессы о непрекращающихся встречах, становилось невыносимо больно и противно.

Забиралась в глухие места замка или парка и часами сидела без движения, без дум, не чувствуя течения времени и холода. Когда Эрик находил её, отговаривалась незначительными фразами и вскоре совсем замкнулась в себе. Бедный Вельден перепробовал все способы растормошить, но ни ласка, ни подарки, ни уговоры не возвращали её. Йоле даже не отреагировала на предложение постажироваться в Венской клинике и даже возможность гонять на треке, скакать на любой лошади из конюшни соседей – не вызвали и тени интереса. На принесённого в подарок котёнка взглянула, погладила и вернула обратно. Даже символическую дату основания поместья отметили очень скромно, почти без гостей и в отсутствие Йоле за праздничным столом. Эрик пробовал растормошить, накормить своим любимым, собственноручно приготовленным вишнёвым пирогом, но она только молчала, отвернувшись к окну.

В тот вечер Вельден снова сорвался, накричал, пытаясь вызвать на разговор, но было уже поздно. Йоле только посмотрела на него с такой тоской и болью, что Эрик понял, насколько он опоздал. Он содрогнулся от этого взгляда, вспомнив глаза пойманного в далёком детстве стрижа. Мирная птица с бездонно-тёмными, затягивающими, как чёрная дыра глазами, потом долго снилась, заставляя просыпаться в холодном поту. У Мышки был такой же взгляд. Упустил момент, окунувшись в дела, встречи с давними приятелями и полностью предоставив её самой себе. Практически бросил в омут одиночества в чужой для неё стране. Он сам находился на грани срыва, в панике от того, что не знал, что можно ещё сделать или предложить, как вывести из этого состояния угасающую, как свечку, любимую. Говорить-то с ней бесполезно. Сутками сидела на подоконнике, глядя невидящими глазами вдаль и не замечая ничего рядом. Не замечала и слишком часто катящихся слёз по щекам.

Глава 5

In dem Augenblick, in dem ein Mensch den Sinn und den Wert des Lebens bezweifelt, ist er krank.

Sigmund Freud