Мысли

Мы нашли его записку, в которой он, без сомнения, описывает самого себя, чтобы, имея постоянно перед глазами путь, указанный ему Богом, он не мог с него свернуть. Вот что сказано в этой записке: «Я люблю бедность, потому что Иисус Христос ее любил. Я люблю богатство, потому что оно дает мне возможность помогать нищим. Я не плачу злом тем, кто причиняет мне зло, но желаю им быть в том же расположении духа, что и я, когда не принимаешь ни зла, ни добра от большинства людей. Я стараюсь быть справедливым, честным, искренним и верным со всеми людьми и питаю сердечную нежность к тем, с кем Бог связал меня теснее; и хотя я на виду у людей, во всех своих делах я на виду у Бога, Которому надлежит их судить и Которому я их все посвящаю. Вот каковы мои чувства, и я всякий день благословляю Спасителя моего, Который вложил их в меня и из человека, исполненного слабости, ничтожества, похоти, гордыни и честолюбия, сделал человека, свободного от всех этих зол силою Своего величия, которому и принадлежит в этом вся слава, а от меня здесь только ничтожество и заблуждения».

Без сомнения, можно многое еще добавить к этому портрету, если пожелать довести его до полного совершенства; но оставляю другим, более искусным, чем я, нанести последние штрихи – это дело мастеров; я же добавлю только, что этот великий во всем человек был прост как ребенок в том, что касалось благочестия. Видевшие его обычно этому удивлялись. Не только не было в его поведении каких-либо ужимок либо лицемерия, но как умел он подниматься духом в понимании самых возвышенных добродетелей, так он умел умаляться в следовании добродетелям самым обыкновенным, возбуждающим благочестие. Все, что служило к прославлению Бога, представлялось ему важным, и он все исполнял как ребенок. Главным его развлечением, особенно в последние годы жизни, когда он не мог больше работать, было ходить по церквям, где были выставлены мощи или совершались какие-то обряды, и он нарочно для того запасся «Духовным альманахом», который указывал ему все места для богомолья; и все это с такой набожностью и простотой, что видевшие его удивлялись тому, и среди них один, человек весьма добродетельный и просвещенный, объяснил это такими прекрасными словами: «Благодать Божия в великих душах проявляется через вещи обыкновенные, а в душах обыкновенных – через вещи великие».

Он питал жаркую любовь ко всей церковной службе, то есть к молитвам из требника, и старался их читать сколько мог; но особенно к службе, составленной из Псалма 117, в котором находил такие дивные вещи, что радовался всякий раз, когда его произносил; а когда он беседовал с друзьями о красоте этого Псалма, то приходил в восторг, и вместе с ним возносились душой все, с кем он говорил. Когда ему присылали каждый месяц памятку[5]

, как это делают во многих местах, он получал и читал ее с почтением, не забывая ежедневно прочитывать изречение. И так во всем, что касалось благочестия и могло быть для него душеспасительно.

Господин кюре из церкви Сент Этьен, который навещал его в болезни, только дивился этой простоте; он неизменно повторял: «Это ребенок, он кроток и послушен, как ребенок». А накануне его смерти один священник, который был человеком большой учености и великой добродетели, посетив его и пробыв с ним около часу, вышел от него столь растроганный благим примером, что сказал мне: «Утешьтесь; если Бог его призывает, у вас есть все основания благодарить Бога за ту милость, которую Он ему послал. Он умирает в младенческой простоте. При таком уме, как у него, это вещь небывалая; я всей душой хотел бы быть на его месте, я ничего столь прекрасного не видел».

Последняя его болезнь началась с необычного отвращения к еде, которое охватило его за два месяца до смерти. У него в доме жил один бедняк со всем своим семейством; эти люди не могли ему сослужить никакой службы, но он держал их у себя как сосуд провидения Господня, который он должен беречь. Один из сыновей бедняка заболел ветряной оспой, и в доме моего брата стало двое больных – он и этот ребенок. Мне было необходимо находиться рядом с братом, и так как появилась опасность, что я заражусь ветрянкой и передам ее моим детям, мы подумывали перевести ребенка в другое место, но милосердие подсказало моему брату поступить иначе, внушив ему самому уйти из дому и перейти ко мне. Он был уже очень болен, но говорил, что для него переезд менее опасен, чем для ребенка, и потому перебираться должен он сам, а не ребенок. И действительно, его перенесли к нам.