Мысли и воспоминания. Том III

После того как на второй неделе февраля усилилось мое впечатление, что император желает разрешить без меня по крайней мере социальные вопросы, и притом с большей уступчивостью, чем я считал целесообразным, я решил внести ясность в этот вопрос и на докладе 8 февраля сказал: «Боюсь, что мешаю вашему величеству». Император молчал, следовательно, подтверждал. Тогда я a 1'amiable [в порядке полюбовного разрешения вопроса] заявил, что в таком случае я сначала могу отказаться от своих прусских должностей, сохранив за собой только — предназначенную мне моими противниками еще более 40 лет тому назад — «стариковскую долю» ¹

в виде иностранного ведомства, и, таким образом, смогу и в дальнейшем использовать для императора и империи приобретенный мною в Германии и за границей капитал — мой опыт и доверие. Его величество одобрительно кивнул головой при этой части моего изложения и под конец с живостью спросил: «Но военные кредиты вы ведь еще проведете в рейхстаге?» Не зная размера кредитов, я ответил готовностью отстаивать их. Для меня вопрос о социалистах был первоначально важнее, чем вопрос военный, так как я считал, что, за исключением артиллерии и унтер-офицерского состава, мы достаточно сильны. Верди был назначен без согласования со мной. С 1870 г. между нами были натянутые отношения, и я считал его mouchard [шпионом] императора в Совете министров. Его назначение уже было шахматным ходом императора против меня, и я не считал своей задачей в первую очередь бороться против широких планов, которые nomine [от имени] императора и Верди были внесены как «неотложные». Испрашиваемые 117 миллионов марок вызывали на бой прежде всего министров финансов и союзные правительства, а затем рейхстаг. Для меня же вопрос о социалистах, как вопрос арьергардного боя, был важнее законопроекта Верди, и таковым этот вопрос и остается.

Далее, я предложил отложить мой уход с прусских должностей, — если пожелает его величество, — до дня выборов (20 февраля) для того, чтобы отставка не была истолкована, как результат выборов, и вместе с тем не повлияла бы на выборы, и без того, по моему мнению, поставленные под угрозу императорскими указами. В своей программе я рекомендовал моим преемником по прусской службе, во всяком случае, назначить генерала, так как опасался, что при возможной борьбе с социа-

листическим движением и при повторных роспусках рейхстага либеральные министры будут неохотно отстаивать взгляды императора, как в свое время это было с Боделынвингом и другими ²

. У последних, по крайней мере, не было недостатка в личном] мужестве, и они направляли деятельность короля в марте 1848 г. таким образом, что реакционные пути стали невозможными. Важнейшими ведомствами в таких случаях, сказал я его величеству, являются полиция, армия и юстиция. Полиция находится в руках министра внутренних дел Герр— фурта, либерального бюрократа. Военное министерство, на котором в 1848 г. основывалась сила сопротивления короля и его окончательная победа, также находится в руках либералов; политические идеалы господина фон Верди вряд ли совпадают с идеалами большинства его предшественников. От министра юстиции зависит поведение прокуратуры, а господин Шеллинг— превосходный юрист и консерватор по убеждениям, но одряхлел и не годится для самоотверженной борьбы в трудную минуту. Беттихер — также не герой, а киселеобразная натура. Только военное руководство может в критические минуты возместить слабость штатских. В качестве подходящего генерала я назвал Каприви; правда, он не разбирается в политике, но зато является надежным для императора солдатом; в спокойные времена в качестве министра-президента он мог бы в значительной мере воздерживаться от политики. О том, что Каприви может стать моим преемником в иностранном ведомстве, тогда не было речи. Император согласился с мыслью о моем уходе с прусских должностей, а когда я назвал Каприви, то на его лице как будто бы заметил выражение удовлетворенного изумления. Повидимому, кандидатура Каприви уже раньше была намечена его величеством. Отсюда я мог предположить, что последовавший вскоре после заседания Коронного совета от 24 января вызов генерала из Ганновера в Берлин преследовал иные цели, чем участие в военных совещаниях. Странным было лишь то, что Каприви являлся также кандидатом Винд— горста³

. Между Каприви и центром существовали связи со времен культуркампфа и газеты «Reichsglocke» ⁴ via [через] Леббина.

На заседании министров 9 февраля я намекнул о своем намерении уйти с прусских должностей. Коллеги молчали, лица их сохраняли различные выражения. Только Беттихер сказал несколько ничего не значащих слов, но после заседания спросил меня, будет ли он в качестве министра-президента рангом выше при дворе, чем старый генерал-полковник фон Папе. Я сказал своему сыну: «Они с облегчением и удовлетворением вздыхают при мысли, что отделаются от меня».