Mysterium Coniunctionis

454 Здесь апофеоз Царицы описан таким образом, что сразу же напоминает нам о его прототипе, коронации Девы Марии. Картина усложнена образом Pieta с одной стороны, и образом матери, кормящей грудью ребенка, с другой. Как это обычно бывает только в сновидениях, несколько образов Божьей Матери переплелись друг с другом. То же самое можно сказать и об аллегориях Христа — ребенке и льве, причем последний представляет тело Распятого с хлещущей из его бока кровью. Как и в сновидениях, символизм, с его гротескными преувеличениями и переплетением противоположных аспектов содержимого без всякого почтения относится к нашим эстетическим и религиозным чувствам; словно сделанные из различных металлов безделушки были расплавлены в тигле и их контуры налезли друг на друга. Образы утратили свою первоначальную силу, свою чистоту и смысл. В сновидениях (к нашему ужасу) часто бывает так, что наиболее лелеемые нами убеждения и ценности становятся объектом такого вот разрушительного иконоборчества. Это также происходит и. в психозе, когда пациенту приходят в голову самые ужасные богохульства и самое дикое извращение религиозных идей. То же самое мы находим и в "беллетристике" — достаточно упомянуть лишь "Улисс" Джойса, книгу, которую Куртий справедливо назвал работой Антихриста[1515]

. Но "продукция" такого рода порождается скорее, духом времени, чем извращенной изобретательностью автора. В наше время мы вполне можем ожидать появления таких "пророков", как Джеймс Джойс. Приблизительно такой же дух господствовал во времена Возрождения, и одним из его наиболее потрясающих проявлений был Hexastichon Себастьяна Брандта

[1516]

Иллюстрации к этой книге являются порождением беспредельно извращенного воображения. Главной фигурой каждой из них является евангелический символ, например орел святого Иоанна, а вокруг этого символа и на нем расположены аллегории и эмблемы главных событий, чудес, притч и т. д. из соответствующего евангелия. Эти произведения можно сравнить с трудами Джорджа Рипли, поскольку ни один из авторов не имел ни малейшего представления о сомнительной природе того, что он делает. Тем не менее, несмотря на "бредовость", эта "продукция" производит такое впечатление, будто она была создана с определенной целью. Брандт даже пронумеровал основные компоненты своих картин в соответствии с главами Евангелия, а в риплеевском парафразе священной легенды каждый пункт можно легко вылущить из его контекста. Брандт считал свои картины мнемотехническими упражнениями, которые помогут читателю вспомнить содержание евангелий, в то время как на самом деле их дьявольская извращенность въедается в разум в гораздо большей степени, чем пробуждает воспоминания. Например, вторая строфа из Иоанна совпадает с браком в Ханаане. Образ Девы с лежащим на ее коленях раненым львом дышит таким же грешным восторгом именно потому, что он так странно расходится с официальным образом, к которому мы привыкли.

455 Я сравнил склонность к фантастическим искажениям с переплавкой образов, но из-за этого читатель может воспринять ее как совершенно разрушительный процесс. На самом деле — и особенно в алхимии — это процесс ассимиляции, происходящий между богооткровенной истиной и знанием природы. Я не буду пытаться разобраться в том, какие бессознательные мотивы воодушевили Себастиана Брандта, и мне нет нужды еще что-нибудь говорить о Джеймсе Джойсе, поскольку я уже рассмотрел эту тему в своем эссе "Улисс". Все эти процессы "переплавки" выражают релятивизацию доминант сознания, превалирующих в данном конкретном веке. Тем, кто отождествляет себя с доминантами или полностью зависит от них, процесс переплавки представляется разрушительной атакой враждебных сил, -которую следует отражать всеми имеющимися средствами. Те, для кого доминанты уже не значат того, что они должны значить, воспринимают процесс переплавки как долгожданное обновление и обогащение системы идей, которая утратила свою жизненную силу и свежесть и уже устарела. Стало быть, процесс переплавки — это что-то очень плохое или что-то очень желанное, в зависимости от точки зрения наблюдающего за ним человека[1517]

456 Что касается последней категории, то мы должны различать два типа алхимиков: тех, кто верил, что представляемой Церковью богооткровенной истине может только пойти на пользу ее объединение со знанием Бога в природе; и тех, для кого проекция христианского таинства веры в физический мир наделяла природу таинственным смыслом, мистический свет которого был ярче великолепной невразумительности церковного церемониала. Первые надеялись на новое рождение догмы, вторые — на новое ее воплощение и трансформацию ее в природное откровение.