Мытарства

— Чекалдыкнуть бы еще по махонькой! — предложилъ онъ. — Да не за большимъ дло: денегъ нтъ!..

Старикъ, казалось, какъ будто только этого и ждалъ.

— Какъ такъ нтъ денегъ?!. - радостно воскликнулъ онъ. — Что ты, другъ… Денегъ нтъ?!. А это что?.. — Онъ дернулъ малаго за рукавъ поддевки. — Ншто это не деньги?!. Ахъ ты, голова!… Чудакъ, сичасъ провалиться!… Денегъ нтъ!… Да вдь мы сами деньги…

— Ну, братъ, поддевку нельзя! — сказалъ малый. — Главная причина: на мн пиджака нтъ, одна жилетка.

— А на кой-те песъ пиджакъ-то? — воскликнулъ старикъ. — Въ жилетк проходишь!… Любезное дло… Приходи, кума, любоваться!… Есть объ чемъ толковать!… Наплевать на пиджакъ!… Жилетка есть — говори слава Богу… Живы будемъ, акапируемся…. Сичасъ бы, понимаешь, выпили сотку на двоихъ, да и айда на Хиву… Тамъ переночуемъ, а утромъ прямо на врное дло, на работу.

— Не знаю ужъ, какъ и быть? — задумчиво произнесъ малый, оглядывая свою поддевку, — совстно въ одной-то жилетк… Кабы лто…

— Если бы да кабы, — передразнилъ его старикъ. — Ишь, какой господинъ! Кто тебя здсь знаетъ-то? Говорю: завтра васъ обоихъ на врное дло приставлю. Значитъ, толковать нечего!… А поддевка ничего, — продолжалъ онъ, ощупывая ее, важная… За два съ полтиной съ руками оторвутъ…

— Она не два съ полтиной мн встала, — сказалъ малый, — много дороже… Работа домашняя, прочная…

— Ахъ, другъ, мало-ли что она теб встала… Да здсь, самъ знаешь, — Москва… Цны такой не дадутъ… Говори слава Богу, коли два съ полтиной получишь… А не хошь цлковый?.. Я самъ намедни пальто за рубль за двадцать отдалъ, а оно, кому не надо, три стоитъ… На все, землякъ, время… Н-н-да!…

— Такъ-то такъ, а все-таки…

— Чего все-таки?.. Да будетъ теб дурака-то ломать… Чай, не махонькой… Поддевки, что-ли, не видалъ?.. Чай, живы будемъ, не такого дерьма наживемъ… Брось… Все, другъ, что сегодня есть, то и наше, а завтра, что Господь дастъ… Такъ-то…

— Ну, ладно! — согласился малый и махнулъ рукой, — гд наше не пропадало! Вали… На, примай…

Онъ скинулъ поддевку и, не глядя, кинулъ ее старику. Тотъ ловко подхватилъ ее на руки и сейчасъ же, очевидно, боясь, чтобы малый не раздумалъ, исчезъ куда-то.

Мы остались вдвоемъ. Прошло около часа. Старикъ не шелъ… Малый сталъ безпокоиться.

— Уйдетъ, старый чортъ, съ поддевкой-то… Ищи его… Дернула меня нелегкая…

— Придетъ! — утшалъ его я.

— А ты его знаешь?

— Какъ тебя…

Стали ждать… Прошло часа полтора… Малый сталъ совсмъ отчаяваться… Онъ чуть не плакалъ… Хмль съ него сошелъ совсмъ… Какъ вдругъ, около стола, совсмъ неожиданно, точно изъ-подъ земли, появился старикъ

— Вотъ и я! — воскликнулъ онъ и ударилъ рукой по карману, гд забренчали деньги, — вотъ они, денежки-то — грызутся… Въ Гавриковомъ продалъ за два семьдесятъ пять монетъ… А вы, чай, думали, не приду… Небось, я не такой человкъ!… Я свое отдамъ послднее… На, землякъ, получай!… Соточку, значитъ, сичасъ дерганемъ, да и маршъ на Хиву… Лучше тамъ выпьемъ… Тамъ просторне нашему брату… За ночлегъ платить не будемъ… Даромъ ночуемъ въ Ляпиномъ… Такъ-то вотъ, елка зеленая!… Ха, ха, ха!… А ты толковалъ: жалко… Приходи теперь, кума, любоваться!..

— Чего ужъ сотку лизать, давай сорокоушку, — предложилъ малый, пряча въ карманъ жилетки деньги, — много-ль въ сотк кишковъ-то…

— О?!. А и правда твоя… Ну, — такъ, такъ, такъ!… Давай сороковку… Эй, родной, подай-ка намъ половиночку…

Половой подалъ водки. Мы, — на этотъ разъ и я, — выпили ее и, отдавъ деньги, отправились на Хиву.

III

Отъ Преображенской заставы до Хитрова рынка конецъ не малый… На улиц было холодно… Морозъ градусовъ въ двадцать… Мы въ нашихъ майскихъ костюмахъ не шли, а летли… Старикъ избгалъ людныхъ улицъ и велъ насъ какими-то переулками, обходя по возможности городовыхъ и зорко слдя за тмъ, нтъ ли гд околоточнаго или, какъ онъ выражался, «антихриста»…

— Увидитъ, — говорилъ онъ, — замететъ, проклятый, всхъ троихъ, какъ пить дастъ!… «Пожалуйте, господа, на фатеру… Для васъ готова-съ»… Приходи, кума, любоваться!… Меня намедни совсмъ было одинъ замелъ въ Зарядь… Удралъ, слава Богу… Есть изъ ихняго брата собаки… А то есть и ничего… Въ Крещенье меня одинъ остановилъ на Пятницкой… «Ты, говоритъ, что?» «Ничего, говорю, ваше высокоблагородіе». «Видъ, говоритъ, есть»? «Есть, говорю, ваше сіятельство»… А какой чортъ есть — нту! «Просишь, говоритъ, нищенствуешь»?.. «Такъ точно, говорю, вашеся, потому зрніемъ отъ Господа обиженъ и опять грыжа… Страдаю грыжей… Заставьте за себя вчно Богу молить — подайте на ночлегъ»!… Ничего не сказалъ, ползъ въ штаны, досталъ двугривенный. «На, говоритъ, чортова голова, только уходи, пока цлъ»… Ну, думаю, ладно… съ паршивой собаки хоть шерсти клокъ…

Пришли мы на Хитровъ въ сумерки… Среди площади, подъ огромнымъ шатромъ, толкалось еще много народу… Старикъ сейчасъ-же купилъ «бульонки» и повелъ насъ въ трактиръ.

— Ужъ и бульонка, — говорилъ онъ дорогой, — языкъ проглотишь… скусъ… запахъ… князьямъ сть, а не нашему брату, стрлку вчному…