Мытарства

— Дло, другъ, житейское. Мало ли что на міру-то дется… Народъ до всего дошелъ… Бога забыли, стыда нтъ… ну и того… понялъ?..

И онъ разсказалъ мн такое, что не дай Богъ и слышать!.

XIV

Въ тюрьму пригнали насъ какъ разъ наканун Николина дня.

Въ шестомъ часу вечера въ камеру заглянулъ надзиратель и крикнулъ:

— Въ церковь!

Мы построились попарно другъ за другомъ, и надзиратель повелъ насъ внизъ по лстниц… Изъ другихъ камеръ тоже выходили люди и шли внизъ за нами.

Вся широкая лстница заполнилась этимъ шествіемъ… Слышался кашель, сморканье, шепотъ, шарканье объ полъ множества ногъ, сдержанный смхъ.

Сойдя внизъ, мы увидали отворенныя двери пустой, тускло освщенной церкви и, молча крестясь и кланяясь, вошли туда.

Намъ приказали идти на хоры, направо. Тснясь и толкаясь, мы начали устававливаться…

Съ хоръ хорошо было видно все внизу. Волна людей, молодыхъ и старыхъ, худыхъ и толстыхъ, бритыхъ и не бритыхъ безостановочно текла въ дверь… Надзиратели торопливо устанавливали ихъ по нсколько человкъ въ рядъ, другъ за другомъ.

Посл всхъ вошли съ полуобритыми головами каторжные. Впереди ихъ шелъ, какъ сейчасъ гляжу, высокій, съ горбатымъ носомъ, худощавый, съ какой-то точно заостренной кверху головой, молодой арестантъ… Онъ шелъ точно на гулянье, свободно помахивая правой рукой, высоко держа голову, посматривая по сторонамъ съ такимъ видомъ, какъ будто хотлъ сказать: глядите на меня, каковъ я молодецъ!..

Звяканье цпей вдругъ наполнило тишину церкви…

Жутко и тяжело было слушать это звяканье…

Нкоторое время въ церкви было тихо и полутемно. Ждали священника… Онъ скоро пришелъ и торопливо, почти бгомъ, наклонивъ голову. направился въ алтарь. Церковь освтили. Началась служба…

При первыхъ же словахъ священника, я почувствовалъ мучительное чувство тоски и одиночества… Передо мной встала другая, далекая церковь… Тамъ тоже праздникъ… тоже служба… весело горятъ свчи… церковь полна народомъ… на лицахъ праздничное, веселое выраженіе… съ клироса несутся и наполняютъ всю церковь голоса пвчихъ… Священникъ въ блой нарядной риз ходитъ по церкви и кадитъ, не жаля ладану, у мстныхъ иконъ…

Съ колокольни раздаются торопливые, частые, веселые звуки колоколовъ… Блоголовые мальчишки снуютъ между большихъ, то вбгая въ церковь, то выбгая на паперть… Словомъ, — все весело, празднично, прекрасно и мирно…

А здсь…

Сурово и молча стоятъ арестанты… Изрдка кто-нибудь перекрестится… тяжело вздохнетъ… наклонитъ голову и думаетъ. О чемъ?

— «Правило вры, образъ кротости», — торопясь, скороговоркой выкрикиваетъ дьячекъ…

Слышатся вздохи… звякаютъ цпи… Нкоторые падаютъ на колна…

— «Отче, священноначальниче, Николае, моли Христа Бога, спастися душамъ нашимъ!..»

— «Спастися душамъ нашимъ!» — громко шепчетъ стоящій рядомъ со мной старикъ и кланяется въ землю, стукалсь лбомъ объ полъ.

Я стою, слушаю и чувствую, какъ подступаютъ къ горлу слезы… что-то непонятное, мучительно-скорбное охватываетъ все моё существо… Я боюсь разрыдаться… какой-то холодный ужасъ и нестерпимая тоска заполоняютъ душу…

XV

Печально и тоскливо началось на другой день, въ нашей камер, праздничное утро…

Разбудили рано… сдлали поврку… пропли молитву, убрали камеру, и каждый могъ заняться чмъ хотлъ и какъ хотлъ…

Тусклый свтъ утра медленно, точно нехотя, мало по малу разгоняя тьму, наполнялъ камеру.

По камер взадъ и впередъ, по одиночк и попарно, скользя чюнями по гладкому полу, сновали арестанты…

Я подошелъ къ окну и сталъ глядть на улицу. Въ огромное окно видна была часть тюремнаго двора, высокая, красная кирпичная стна, а за стной Обводный каналъ и садъ Александро-Невской лавры. Надъ всмъ этимъ висли и тихо плыли клочковатыя, темно-свинцовыя облака. Изъ нихъ, тихо порхая, падали на землю крупные и рдкіе хлопья снгу… гд-то вдали поднимался столбомъ густой, черный дымъ и стлался по воздуху медленно и плавно… Глядя на эту картину, я перенесся мысленно домой, на родину… Мн стало больно и грустно… Я отвернулся и пошелъ на другой конецъ камеры, гд въ углу, около печки собралась кучка людей и слушала какого-то шаршаваго, высокаго человка.

Я подошелъ къ нимъ и сталъ тоже слушать. Высокій, съ огромной копной свалявшихся рыжихъ волосъ на голов, человкъ этотъ, длая руками какіе-то театральные жесты, громко, отчетливо и звучно читалъ стихи. Его внимательно и, видимо, съ большимъ удовольствіемъ слушали.

   «Вс, кто въ этомъ дл сгинетъ,

   Кто падетъ подъ знакомъ крестнымъ,   Прежде, чмъ ихъ кровь остынетъ,   Будутъ въ царствіи небесномъ»!

Напирая на римы, читалъ онъ, махая руками, и, вращая по лицамъ слушателей большими какими-то полоумными глазами, — продолжалъ:

   «И лишь зовъ проникнулъ въ Дони,   Первый всталъ епископъ Эрикъ,   Съ нимъ монахи, вздвши брони,   Собираются на берегъ».

— Ты что разинулъ ротъ-то? — вдругъ обратился онъ къ молодому парнишк,- ничего вдь, оселъ, не смыслишь… да и вс-то вы… Ну… тсс!..