МЖ. Роман-жизнь от первого лица

По некоторым, весьма профессиональным, оценкам Паша имел в год до трех миллионов долларов, что представляло жесткий контраст с его официальным жалованьем в тридцать тысяч рублей и подержанным корейским автомобилем, на котором он передвигался пять рабочих дней в неделю. Для выходных имелись другие машины. В подземном гараже нового роскошного дома на севере Москвы (где Паша купил квартиру на последнем этаже, которая занимала ровно половину этажа, а соседом Паши стал один известный эстрадный певец) дожидался своего владельца «Hummer-2», на котором Паша раскатывал, когда была зима или когда ему надо было отправиться в свой сиротский загородный домик площадью около тысячи квадратных метров. Для выездов в теплую и сухую погоду у Паши имелся «Porsche Carrera». Все его машины были тонированы на 100%, включая лобовые и задние стекла, чтобы, не дай Бог, Пашу не заметили сидящим в «Porsche» – автомобиле стоимостью четверть миллиона долларов – с какой-нибудь дорогостоящей проституткой-геем, к которым Паша, увы, имел страсть. Этот монстр ухитрился просидеть на своем месте четыре года, а после запоздалого увольнения уехал снимать стресс в свою квартиру в Арабских Эмиратах, где предавался специфическим и неприятно пахнущим калом утехам, а затем получил каким-то образом канадское гражданство и покинул нашу суровую Родину, променяв Москву на какой-то там Квебек или Оттаву, где он и находится до сих пор. Перед самым увольнением он взял у очередного неосторожного Поставщика сто пятьдесят тысяч евро за ввод нескольких позиций алкоголя, но ввести он их не успел, а деньги вернуть забыл. Забавный и добрый мальчуган, не так ли?

Но если Паше, этому гомосексуалисту-аферисту, несказанно повезло и четыре года он спокойно сколачивал свое не самое маленькое даже по мировым меркам состояние, то у меня все обстояло гораздо скромнее и драматичнее. Вслед за веселыми попойками на рабочем месте, белыми хрустящими конвертами, плотно набитыми крупными купюрами, выходными в Париже и Берлине пришла расплата. Нет, меня не уволили, хотя собирались. К тому все и шло. И не то чтобы я не выполнял свою работу, но когда происходит головокружение от денег, в особенности получаемых так легко, то наступает чувство неоправданной гордыни и неадекватной оценки ситуации. Взяточника и жулика, который беспардонно наживает неправедные капиталы прямо на рабочем месте, всегда выдают две вещи: его глаза и его руки. Глаза, а вернее, взгляд этих глаз чересчур самоуверен и разительно отличается от общего отупело-затравленного взгляда прочих офисных сотрудников. Жулик словно заявляет: «Вот он я! И клал я тут на всех! Вы, жалкие куры, никогда не видавшие мира дальше забора вашего вонючего курятника! А я сто раз летал за забор, ночью, когда все вы сидели на насесте с закрытыми глазами!» А его руки противоречат глазам. Они неспокойны. Пальцы суетливо мельтешат, а указательные скребут ногтями кожу вокруг ногтей. Это из-за страха. Страха перед тем, что должно произойти и произойдет. Перед разоблачением и неприятным интервью в кабинете начальника службы безопасности. И таков удел всех жуликов, ну, или почти всех. Я предполагаю, что есть кто-то неразоблаченный, но мне таковые неизвестны. Человек, о котором я знаю теперь гораздо больше, чем все остальные, – Генрих Мюллер сказал: «Что знают двое, то знает свинья». А о деятельности закупщика знают не только двое. И о моем взяточном промысле также было известно многим. Деньги, сыпавшиеся на меня, как из рога изобилия, не приносили никакого удовольствия, и, несмотря на то, что мой месячный доход равнялся годовому доходу многих москвичей, а зачастую и много превосходил его, я всегда был на мели. Деньги словно куда-то испарялись, ничего не получалось скопить. В конце концов, не желая больше мириться с подобным положением вещей, я принялся сдавать половину всех взяток в банк, класть деньги на счет. Тем временем напряженность на работе росла, я чувствовал, как вокруг меня словно сгущался воздух, и дышать было все тяжелей. Желая отсрочить финал, я взял двухнедельный отпуск. Подходил к концу февраль две тысячи четвертого года, день заметно прибавился, но зима не торопилась уходить из Москвы. В первый же день отпуска я купил абонемент в спортивный клуб, раздал все имеющееся в доме спиртное по знакомым и начал новую трезвую жизнь. Две недели я начинал день с бега, затем гулял в лесу, затем терзал в зале боксерский мешок и жал штангу лежа. Тело, стосковавшееся по нагрузкам, благодарно реагировало на мой порыв. Мозг очищался от алкогольной скверны, а вместе с ней постепенно уходили и депрессивные «измены». Я словно взглянул на мир другими глазами. Ясными, широко открытыми. Как будто раньше я смотрел через закопченное мутное стекло и не видел и половины тех прелестей, что таит в себе жизнь.

Жажда жизни