МЖ. Роман-жизнь от первого лица

Догадывалась ли Лера о тех драматических и необратимых изменениях, которые уже начали действовать, окончательно подтачивая основание нашего брака? Много позже, спустя шесть лет после моего знакомства со Светой, когда я задал ей этот вопрос, Лера сказала, что просто прогоняла от себя мысли об этом. Разумеется, она все понимала, все знала и все чувствовала. Она всегда была очень умной, моя Лера. Умной и милой. И я до сей поры совмещаю в себе любовь к двум моим женщинам, которые из-за этого терпеть друг друга не могут.

Но это в настоящем, а шесть лет назад все это только начиналось. Мы ездили вместе на работу, я продолжал жить за счет взяток, постоянно боялся, что меня разоблачат, и очень много пил. Моими собутыльниками стали многие столичные бизнесмены. Они платили мне за то, что я решал их вопросы, и пили со мной потому, что, как они говорили, более интересного застольного собеседника они еще никогда не встречали. Шла осень 2001 года, до моего увольнения оставалось несколько недель. Мы со Светой недавно вернулись из Парижа, куда я, вообразив себя Паратовым, возил ее, словно Ларису Огудалову, «на выставку». Никаких выставок, кроме музеев Лувра и Версаля, мы не посещали, но сам Париж, восхитительный и прекрасный, новый для нее и знакомый мне, был для нас одной дивной выставкой «другой жизни». Мы, словно Равик и Жоан, пили кальвадос в «Cafe de Notre Dame», плавали по Сене, ездили на электричке в Версаль и гуляли, гуляли, гуляли. Остановились мы в маленьком отеле под названием «Croix de Malte», что на rue de Malte, примыкающей к boulevard Voltaire. Я показал ей все, что знал сам, мы сливались с толпой этого великого города-космополита, снисходительно принимающего всех и словно бы говорящего: «Ну что ж, посмотрите, мне в общем, все равно. Где еще вы увидите такое великолепие, какое лишь я один могу явить?» Париж, как и любой другой город мира, всегда придерживал что-то новое, никогда не открывался полностью. Он как многослойное тело матери-Земли, постигать его можно всю жизнь и так и не понять. В своей другой, тайной жизни, которая началась у меня после того, как в октябре 2001 года я оказался материально обеспеченным безработным, я избрал Париж местом своего отдыха после завершенного дела. Там, где людям словно бы не было до тебя никакого дела, я всегда был наедине с самим собой, и никто не мешал мне думать и отдыхать, сидя у прудика в саду Тюильри и кидая уткам хлебные шарики.

Вопреки моим опасениям, громкого скандала с «полным разоблачением», как сказал Булгаков, не произошло. Фирма была иностранная, выносить сор из избы было не в ее правилах, и меня лишь спокойно попросили сдать дела в связи с «сокращением штатов». Громом среди ясного неба это для меня не стало, хотя мне и было несколько неприятно и тревожно за собственное будущее. Все звонки от вчерашних, так называемых друзей сразу же прекратились, и я сидел дома. Собачился с Лерой, а когда мне это надоедало, я уходил в гараж и там напивался. Вечером, после работы, Света приезжала ко мне, и я в пьяном бреду рассказывал ей о том, кем я стану «уже очень скоро», о том, что все будет прекрасно, или, привалившись к ней, тихо выл оттого, что с потерей такой замечательной «взяточной должности» перспектива еще одной поездки в Париж была крайне сомнительна. Да и вообще: жизнь без постоянного прихода денег, на которые я подсел, как на иглу, была каким-то страшным сном, непрекращающимся кошмаром. Я вел себя омерзительно: срывал зло на Лере, орал, что все это из-за нее, что она отравляет мою жизнь своим существованием, и нес прочую богомерзкую ахинею.