Н.А. Львов. Очерки жизни. Венок новоторжских усадеб

В панораме, открывающейся с площадки дома, архитектор тщательно обдумал размещение усадебных построек, расширяя перспективу их обзора, вырубил кустарник и лес, устроил английский парк. Современник Львова француз Делиль в поэме “Сады” (перевод А. Воейкова) пишет, как создавались такие парки:[45]

Велит — падут древа — открылся новый вид;

Ручей неровно тек — он бег его исправил,

Прочистил озеро и бить ключи заставил.

Велит дорожкам он резвиться и бежать,

Сходиться, путаться, искать, соединять

Далеко по саду разбросанные части...

И прежде чуждые — составили едину.

Великолепную, всецелую картину.

Пейзажный сад романтизма, сторонником которого был Львов, стремится к синтезу, к объединению архитектуры, живописи, поэзии, философии, музыки. В таком саду вместо античных статуй появились храмы: Дружбы — для встреч, Любви — для свиданий, Меланхолии — для уединения, размышлений, поэзии. Усадьба не мыслилась без фруктового сада и оранжереи. В Никольском, в оранжерее, зрели ананасы, виноград, персики, абрикосы, вишни, фиги.

Разведение экзотических растений не противоречило принципам живописности пейзажного парка, напротив, во время утренних прогулок приятно было заглянуть в оранжерею, полюбоваться распустившимся за ночь цветком. С весны до поздней осени Мария Алексеевна с детьми проживала в усадьбе. Николай Александрович при малейшей возможности, чтобы “не пить столичную отраву”, спешил в свою “новоторжскую столицу”, как шутя называл он Никольское.

Зачем? Да мне зачем метаться?

Мне — шаркать, гнуться и ломаться!

Я истинно, мой друг, уверен,

Что ежели на нас Фортуны фаворит

(В котором сердце бы не вовсе зачерствело)

В Никольском поглядит,

Как, песенкой свое дневное кончив дело,

Сберемся отдохнуть мы в летний вечерок

Под липку на лужок,

Домашним бытом окруженны,

Здоровой кучкою детей,

Веселой шайкою нас любящих людей,

Он скажет: “Как они блаженны...”

Друзья, “веселая шайка”, приезжали в Никольское отдохнуть, участвовали в домашних концертах, вместе с детьми и дворовыми артистами. Сын Львова Александр имел “замечательный голосок”, для него и для двух дочек Николай Александрович написал “драмку” и просил Яхонтова сочинить музыку — “Пастушью шутку”. У Львовых был оркестр из 48 музыкантов; играли чаще на народных инструментах: гремушках, дудках, жалейках, свирелях, рожках.

В Никольском Боровиковский пишет один из самых лиричных портретов Марии Алексеевны. Ее мечтательный взгляд и простота одеяний гармонируют с фоном сельского пейзажа и желтеющей нивой. Эта небольшая картина пронизана необыкновенным спокойствием теплого летнего дня.

В середине 1790-х годов Боровиковским написаны два портрета, в настоящее время находящиеся в Третьяковской галерее: “Лизынька и Дашенька” и “Портрет торжковской крестьянки Христиньи”. Первый — небольшой овальный портрет двух девушек, горничных Львовых, которые замечательно плясали и пели.[46]

Несмотря на нарочито пасторальный характер изображения, через века художник донес ощущение молодости, света, чистоты. Портрет Христиньи, которая была кормилицей дочери Львовых Верочки, искусствоведы считают одной из лучших работ художника. Тонкая нежная живопись лица и костюма, где сливаются, мерцают голубовато-серые, изумрудно-зеленые, сиренево-розовые оттенки. И не ведал тогда художник судьбы портрета: Вера Николаевна портрет своей кормилицы хранила всю жизнь и подарила его в день именин, 22 июля 1869 г., дочери, художнице Марии, после смерти которой, в 1895 г., “Христинью” унаследовал внук Василий — так через век портрет оказался в руках другого русского художника — Василия Поленова.

На родину предков шестнадцатилетний художник приехал в 1860 году, может быть, с бабушкой Верой Николаевной, которой хотелось в последний раз поклониться праху родителей, побродить по парку. В усадьбе давно не было того блеска, что при родителях, племянник Леонид из Петербурга наезжал все реже. Не узнать было выросших лиственниц и лип. Парк зарос кустами бересклета, акации, шиповника.

Дом, который так мечтали достроить родители, ветшал, он так и остался недостроенным, как птица с одним крылом, стоял на пригорке, как бы пытаясь взлететь...

От дома дубовая аллея вела к храму-усыпальнице. Дубы, посаженные папенькой, поднялись и окрепли. Вспомнилось, как у Пушкина:

Стоит широко дуб над важными гробами,

Колеблясь и шумя.