Н. Г. Чернышевский. Книга первая

О "Полемических красотах" мы много говорить не будем. Статьи эти составляют ответ на нападки "Русского Вестника" и "Отечественных Записок". Для историка нашей литературы, конечно, очень интересно будет припомнить, с какими доводами выступали враги "Современника"; для характеристики же Чернышевского нет надобности подробно рассказывать, какие странные и часто решительно ни с чем не сообразные упреки делали ему Катков, Альбертами или Дудышкин. Но в статье, направленной против "Русского Вестника", наш автор высказывает, между прочим, чрезвычайно интересный взгляд на свою собственную литературную деятельность. Мы приведем его здесь. Чернышевский прекрасно знает, что занял в русской литературе выдающееся место. Его противники очень боятся его и временами начинают даже говорить ему комплименты. Но его ни мало не радует его возрастающая известность. Он слишком низко ставит русскую литературу, чтобы считать почетным занимаемое им в ней выдающееся место. Он "совершенно мертв к своей литературной репутации". Его интересует только один вопрос: сумеет ли он сохранить свежесть мысли и чувства до той лучшей поры, когда литература наша станет действительно полезной обществу. "Я знаю, что будут лучшие времена литературной деятельности, когда будет она приносить обществу действительную пользу, и будет действительно заслуживать доброе имя тот, у кого есть силы. И вот я думаю: сохранится ли у меня к тому времени способность служить обществу как следует! Для этого нужна свежесть сил, свежесть убеждения. А я вижу, что уже начинаю входить в число "уважаемых" писателей, то есть писателей истаскавшихся, отстающих от движения общественных потребностей. Это горько. Но что делать? Лета берут свое. Дважды молод не будешь. Я могу только чувствовать зависть к людям, которые моложе и смелее меня". Странно встречаться теперь с этими благородными опасениями нам, знающим, что, когда Чернышевский высказывал их, ему оставалось жить на свободе не более года. Приведенные строки были напечатаны в июльской книжке "Современника" за 1861 год, а в июле следующего года он сидел уже в Петропавловской крепости… Но можно представить себе, с каким презрением относился к своим врагам этот человек, который при полном сознании своего огромного превосходства над ними все-таки не придавал цены даже и своим собственным литературным заслугам. И действительно, почти каждая страница "Полемических красот" дышит холодным презрением к порицателям "Современника". Им отличается в особенности ответ "Отечественным Запискам". Чернышевский нисколько не сердится на своих оппонентов из "Отечественных Записок". Он поучает их почти ласково, как поучает добрый педагог провинившегося школьника. Конечно, добрый педагог, журя своего питомца, говорит ему подчас очень горькие истины и нимало не скрывает своего умственного превосходства над ним. Но он делает это единственно в интересах питомца. Так поступает и Чернышевский. Он не забывает ни одной ошибки, ни одного промаха "Отечественных Записок" и отечески журит редакцию за неловкость. Он досадует на них больше всего за ту неосторожную горячность, с какой они кинулись в борьбу с ним. Куда же вам со мной полемизировать, повторяет он им, показавши полнейшую несостоятельность того или другого из возводимых ими на него обвинений. При случае он прямо говорит, что знает гораздо больше и понимает вещи гораздо глубже их, что они просто не в состоянии оценить тех новых идей, которые он проводит в литературе. "Вы хотите знать, как обширны мои знания? — обращается он к Дудышкину, обвинявшему его, со слов других журналов, в нахальном невежестве. — На это могу отвечать вам только одно: несравненно обширнее ваших. Да это вы и сами знаете. Так зачем же вы добивались получить печатно такой ответ? Нерассудительно, нерассудительно вы подводили себя под него. Да вы, пожалуйста, не примите этого за гордость: есть чем тут гордиться, что знаешь гораздо больше, нежели вы! И опять-таки не примите этого так, что я хочу сказать, будто вы имеете слишком мало знаний. Нет, ничего-таки: кое-что знаете, и вообще вы человек образованный. Только зачем же вы так плохо полемизируете?" — и т. д. Все это было может быть слишком резко, если бы не было безусловно справедливо.