На берегах Голубой Лагуны. Константин Кузьминский и его Антология. Сборник исследований и материалов

Антиакадемический габитус Кузьминского вписывается в его вполне сознательную провокационную роль авангардиста и бунтаря. Его провокации чаще всего одновременно и литературные, и мальчишеские, – как в случае частых выпадов в сторону А. А. Ахматовой и ее поклонников и поклонниц. Однако анти-академическая полемика остается одной из констант его публичного поведения: в своих комментариях в АГЛ Кузьминский постоянно нападает напрямую как на отдельных ученых (и советских, и американских), так и на академический подход вообще.

Цитата, использованная в названии этой статьи, – «профессоров, полагаю, надо вешать» – появляется в предисловии к подборке стихов И. В. Долиняка в томе 5А АГЛ. Кузьминский оправдывает включение в антологию малоизвестного Долиняка, цитируя В. Б. Шкловского (который, в свою очередь, ссылается на своего учителя С. А. Венгерова): «Венгеров <…> понимал, что литература делается многими, это общий труд, и неизвестно еще, кто возглавит эпоху. Поэтому надо изучать и еще не прославленных, и даже забытых». Но, продолжает Кузьминский, «не Венгеров заведует кафедрами славистики в Америке, и не он рецензирует книги» [АГЛ 5А: 518]. Упрек Кузьминского адресован тем «академикам», которые считают, что его подход или даже кредо – никого не забывать, всех включать – неправильный и «ненаучный»:

По мнению профессора (и – по факту публикаций – поэта) г-на Ю. П. Иваска, в составляемом мною томе ленинградских поэтов конца 50-х – начала 60-х гг., из примерно 40 представляемых – надлежит оставить двоих: Бродского (со скрежетом зубовным) и Бобышева. Меня – надо понимать – «не надлежит».

По мнению советского «полуподпольного» литературоведа Гарика Левинтона (из компании помянутых Бродского-Бобышева), «поэтов не может быть больше 10-ти, сравним это даже с плодотворным началом века».

В книге «Поэты Пушкинской поры», изд-во «Московский рабочий», 1981 – наличествует 7 имен. Рабочим более не требуется. Нет Нелединского-Мелецкого, Кострова и графа Хвостова – ну так что ж в том? Они поэтами, надо понимать, не были [Там же].

Кузьминского сильно раздражает такая элитарная «история генералов» – способ построения канона, который не признает больше десяти поэтов (заметим, что автор здесь не различает советские академические издания, американских ученых и «полуподпольных» литературоведов). Помимо справедливого раздражения на положение вещей, Кузьминский отстаивает и собственную способность функционировать как объективный поэтический барометр, непредвзятость которого, по его мнению, превосходит пресловутый «академический объективизм». В определенном смысле, учитывая полистилистику антологических проектов Кузьминского, его действительно можно считать непредвзятым. Так, несмотря на явные эстетические расхождения Долиняка с Кузьминским, последний пишет, что стихи Долиняка вызывают в памяти классический Петербург в «застегнутом воротничке и вицмундире» – образ сам по себе глубоко поэтический и полный значения даже для такого «поэтического хулигана», как Кузьминский:

Хвалить мне приходится то, что я старательно – годы уже – убиваю в себе, находя это – гм – «сентиментальным». Перечитывая Ремарка… 20 лет спустя – зверел и плевался: и чем он мне дался, в юности моей? И не моей – а «нашей». Моей и Игоря Долиняка. Скромность – которой всегда я чуждался, предпочитая быть шутом. А Игорь не шутит, не до шуток ему.

Чистые у него стихи. СТИХИ. Вот и всё, что я хотел сказать.

[Там же]

И в финале своей преамбулы Кузьминский возвращается к тем критикам, чье неодобрение к его проекту имплицитно исключает таких поэтов, как Долиняк: «А профессоров, полагаю – надо вешать. За паразитизм. И импотенцию. Но это уже – тема другой статьи…» [Тамже].