На берегах утопий

Не было ощущения оторванности или провинциальности. Ни грамма. Раза два в год появлялась у нас огромная бригада критиков. Ирина Давыдовна Сегеди приезжала постоянно, смотрела все спектакли, вникала во все подробности, включалась в жизнь театра, за актерами наблюдала годами. А это очень важно, и не только для провинциальных, но и для столичных актеров. И Смелянский часто бывал. Он тогда работал в Горьковском ТЮЗе. Приезжал ранним поездом и сразу – ко мне. Лекции читал и спектакли обсуждал. Ира Мягкова специально “Жизнь Галилея” смотрела. Валентина Борисовна Мазур приезжала к нам в Киров. В Москве, позже уже, Татьяна Константиновна Шах-Азизова и Константин Александрович Щербаков разбирали, обсуждали спектакли.

Мы, конечно, у них учились, но это были не критики со стороны, нет, мы делали общее дело. Разговоры велись предельно открытые и строгие. Они не поучали нас, но отражали то, что видели, и полезно было всматриваться в эти отражения.

На столетие Кировского театра драмы приехал замминистра Зайцев, посмотрел наше выступление, поздравил и сказал про меня в обкоме: “Мы его скоро у вас заберем”. Я к его планам никакого отношения не имел, в Киров ехал работать, а не для того, чтобы меня заметили и продвигали.

Начали новую работу. “Синие кони на красной траве” Михаила Шатрова произвели на меня серьезное впечатление. В ремарке сказано, что Ленин должен быть без грима. Я решил, что это будет спектакль не про конкретного Владимира Ильича, а про человека, который ведет дело, и я сам буду Лениным, то есть буду вести спектакль. Потом эту роль любимый мой артист Леня Ленц играл, но он искренне считал, что лучше, чем у меня, у него не выйдет.

Посреди Ленинианы меня вызвали в Москву. Замечательная Маргарита Александровна Светлакова из министерства спросила: “А как вы посмотрите, если мы вам предложим возглавить ЦДТ?” Ну, как посмотрю? Квартира-то у нас в Москве была, приходилось каждый год подтверждать бронь на прописку. Но первая мысль такая: “Плохи же у них дела, если они меня зовут такой театр возглавить”.

Из Центрального детского театра к тому времени ушел главный режиссер Владимир Валентинович Кузьмин (он приехал в Москву после Новосибирска, где работал в ТЮЗе и в театре “Красный факел”, мы с ним хорошо были знакомы, с семьями ездили в Плес, бесконечно разговаривали). А Елена Долгина в это время в ЦДТ оказалась стажером. Парторг (замечательный артист Владимир Алексеевич Калмыков) ее про меня расспрашивал, и понятно, что она отзывалась в высшей степени положительно. Еще Альберт Лиханов про меня говорил хорошие слова. И премию ЦК комсомола нам дали за “Письма к другу”.

Я помню, как приехал из Кирова в Москву во время гастролей Ростовского театра драмы, в котором главным режиссером был Юрий Еремин, и посмотрел его мощный спектакль “Судьба человека” по Шолохову. Долгина знала Еремина (ставила у него в Ростовском ТЮЗе спектакли) и позвала нас обоих в гости (она уже жила в Москве). Водочка-картошечка-селедочка. И чувство, будто мы сто лет с ним знакомы. Прощаемся, и тут вдруг Лена говорит: “У меня теперь одна мечта, чтобы вы оба стали главными режиссерами в Москве”. Мы посмеялись, у нас такого в голове и близко не было.

А гастроли-то продолжаются, и на спектакли Еремина прибывает все больше и больше “генералов”. Ясно, что не просто так они приезжают. И – почти сразу вслед за моим назначением в ЦДТ – Юру назначают главным в Театр Советской армии. Мало того, мы (сдав государству свою двухкомнатную кооперативную) получили трехкомнатную квартиру в том же доме, что и он, и о том, какая у нас будет квартира, судили по квартире Ереминых, поскольку планировки оказались совершенно одинаковые.

У него все в ЦТСА получалось: и “Старик”, и “Счастье мое”, и замечательная “Палата номер шесть”, и “Идиот”. И актеры его любили. Помню, как Николай Исаакович Пастухов (он, кстати, тоже жил с нами в одном доме) его ценил. А тогда начальник Управления театров Министерства культуры СССР Вадим Петрович Демин считал, что надо мне дать доработать в Кирове, а уж потом переводить в Москву, но министр культуры РСФСР Юрий Серафимович Мелентьев настаивал: “Нет, срочно! Когда двадцать восемь панфиловцев под Москвой стоят, надо быстро решать”.

Главного режиссера положено было утверждать на коллегии министерства, и 28 декабря меня быстро утвердили. Казалось бы, далек был от Мельпомены Мелентьев, а сформулировал точно: “В театре самое главное, чтобы шли репетиции”.

Я в “Новой газете” прочитал интервью с Евгением Каменьковичем, где он говорит, что у них одновременно чуть ли не девять спектаклей репетируется. Вот так и должно быть.

Итак, меня представили труппе ЦДТ, и я вернулся в Киров, чтобы завершить работу над спектаклем “Синие кони на красной траве”. Уже Ленц играл вместо меня Ленина.