На Берлин!

В конце августа, приблизительно 26-го числа, бригаду перебросили на участок, где немцы потеснили части общевойсковой армии. От нас требовалось остановить противника и отбросить его на исходные позиции. Наш батальон, да и бригада в целом были сильно ослаблены, другие части нашей армии также понесли значительные потери, но танковая армия есть танковая армия — это не иголка в стоге сена, для немцев ее появление на плацдарме не стало секретом, а это само по себе сдерживало противника. Мы были рады, что немецкая авиация почти не действовала — то ли выдохлась, то ли ее перебросили с Сандомирского плацдарма на другой участок фронта. Но зато действовала артиллерия немцев, и, главное, она била более-менее прицельно и снарядами крупного калибра. Однако мы удачно замаскировали свои позиции, успели зарыться в землю и потерь от этого обстрела не несли.

В один из вечеров в последних числах августа 1944 года рота получила задачу выдвинуться на исходное положение, ближе к немецким позициям, и ждать сигнала к атаке на впереди лежащую высоту. Как мне помнится, кроме меня, командиром взвода в роте был лейтенант Гаврилов. Я командовал 1-м взводом, сержант Савкин — 2-м, а Гаврилов — 3-м. Всего в роте вместо 100 человек по штату было не более 40 бойцов.

Я выдвинул взвод и роту, приказал окопаться, организовал наблюдение, и на 2–3 часа мы получили возможность «послушать, как трава растет», как мы говорили, то есть вздремнуть. С рассветом ко мне прибежал связной от командира роты Чернышава с приказом «наступать на высоту». Ни танков, ни артиллерийской поддержки у нас не было. Бригада понесла тяжелые потери в танках, да и артиллерийский дивизион бригады наверняка тоже понес потери. Как часто бывало у нас на фронте, мы не имели понятия о противнике — сколько его, где его огневые точки, есть ли у него танки?

Солнце стало пригревать, было тихо, лишь слышны были голоса птиц из близлежащего леса, еще не занятого нашими войсками. Связному я ответил, что сейчас подниму в атаку людей, он ушел, а я опять задремал. Связной от командира роты прибежал вторично, с тем же приказом и с угрозами от командира роты. Я опять ответил ему, что сейчас пойдем в атаку, и опять задремал — со мной еще никогда такого не было. Связной меня разбудил и снова напомнил мне об атаке — теперь ротный приказал ему не уходить, пока я не подниму роту в атаку. А спал я под кустом, на мягкой травке (окоп я не вырыл), мне снился какой-то сон из мирной жизни, и так не хотелось умирать в этот тихий час… Я всегда старался меньше думать о смерти, но сейчас на меня просто давила усталость, тишина, и очень хотелось спать.

Я боялся, что немцы могут ударить слева, из леса — мы занимали позиции на самом левом фланге батальона, но надо было выполнять приказ. Я поднял роту в атаку, и мы перебежками стали продвигаться вперед. Противник огня не открывал, и мы продвинулись вперед метров на 100–150. Пока все шло хорошо, и я уже подумал, что мы спокойно возьмем высотку, без выстрелов и гибели бойцов, но мечты мои не сбылись.

Противник открыл ураганный ружейно-пулеметный огонь. На высоте появилась немецкая самоходка, так называемое «штурмовое орудие» с 75-мм пушкой, и открыла огонь. Бойцы залегли, выбирая в складках местности любую выемку, бугорок, чтобы укрыться от пуль. Не найдя лучшего места, я тоже залег в тени кустарника, позади протекал небольшой ручей с обрывистым берегом; Бойцы открыли огонь по противнику, но у нас не было даже станковых пулеметов — пулеметный взвод давно не существовал, и у нас имелись только ручные пулеметы и автоматы. Немецкая самоходка стала вести огонь из орудия даже по каждому бойцу, и вскоре огонь с нашей стороны прекратился. Как я ни кричал, бойцы не стреляли — от огня самоходки умирать никому не хотелось. Видимо, немцы заметили, как я махал руками, кричал, требуя открыть огонь, и вообще «мельтешил». Рядом со мной, несколько впереди, лежал боец, и самоходка «шарахнула» прямо по нам. Снаряд разорвался около бойца, его подбросило в воздух, и он замертво упал на землю. Я быстро спрыгнул в ручей и затаился под его берегом, согнувшись пополам. Ручей был неглубоким, я даже в сапоги воды не набрал. Второй снаряд разорвался около берега ручья, но меня опять не задело, я быстро отбежал и залег за деревом. Обошлось, только сильно звенело в голове. Самоходка прекратила вести огонь и спокойно стояла на возвышенности.