На Берлин!

В одной крупной деревне мы остановились почти на всю ночь. Наша рота расположилась в доме бывшей деревенской школы. Как положено, выставили часовых и завалились спать. Мне даже есть не хотелось, да не только мне, но и некоторым из бойцов-устали мы зверски. Утром после завтрака (кухня с нами еще была) мы стали подходить к танкам для посадки на них, и смотрю — на нашем танке лежит туша свиньи. Спрашиваю Савкина: «Ты что, мародерствуешь?» Он божится — это не наша туша, а танкистов. Ну и черт с ней, с этой свиньей, танкистов так танкистов. Хозяев все равно не было.

Почти весь день мы продвигались без боя. Вроде забрались в тыл немецкой армии, а немецких войск нет, весь день ни одного выстрела. Такие дни бывали редко, и мы были им рады, тем более что и авиация противника не появлялась. В предыдущих боях мы несли потери от немецких самолетов, и хотя они были небольшими, но самолеты сдерживали наше продвижение. Наконец мы остановились, поставили танки около стен хаты, чтобы они сливались с очертаниями дома и не были так заметны с воздуха. Ко мне подошел офицер-танкист и говорит: «Бессонов, мой спирт, а твоя свинья!» И показывает танковый бачок для воды, который был наполнен спиртом. Я отвечаю: «А что, разве свинья не ваша, как сказал Савкин?» На мою реплику танкист ответил: «Ты на ребят не обижайся. Зная тебя и что им от тебя достанется, они сказали, что свинья наша».

Ну что делать? Не повезешь же ее обратно за 70 километров! Я подозвал Савкина и показал ему свой кулак. Он говорит: «Виноват!» Да что там — есть хотелось. «Эх, — говорю, — жарь и побыстрей, а то не ровён час последует команда «по машинам»». Короче говоря, нажарили отбивных на печке в доме (хозяев не было). И сами «от пуза» наелись, и накормили командира батальона с его окружением, и танкистов. Ели свинью и кормили всех, кто ни приходил. Готовил еду мой солдат Шамрай — партизан из-под Львова, на гражданке повар. Жаль, погиб он в Потсдаме. А тут как раз и команда «по машинам». И опять на большой скорости мы пошли вперед.

Были у меня случаи, когда я так крепко спал ночью, что не просыпался при прохождении не-которых населенных пунктов с боем. Солдаты, жалея меня, не будили, командиры отделений справлялись — при необходимости стреляли, не покидая танка. Днем нам попадались гужевые обозы. Все обозники и охрана обоза были одеты в немецкую форму. Среди них были, как правило, солдаты всех национальностей, кроме русских, — калмыки, узбеки, татары, казахи, кавказцы, поляки. Русским, видимо, немцы не доверяли служить в обозе. Мы относились к ним по-разному, но жестокости не проявляли, не свирепствовали, тем более не расстреливали. Кажется, один раз мы раздавили обоз, состоявший из калмыков и солдат других национальностей, но они пытались оказать сопротивление — одурели, стрелять в нас начали, а это моим бойцам не понравилось. Война есть война. Русских и украинцев я в обозах не встречал, но с «власовцами» в бою встречался не один раз. Они оказывали упорное сопротивление, да еще обидные слова выкрикивали, поносили нас матом. Они знали, что пощады им не будет, и мы ее не давали — пленных из них никогда не было, да они в плен и не сдавались — это не немцы.

Иногда танки из-за поломок останавливались для производства мелкого ремонта. В таких случаях с танком оставался, как правило, десант. Но если танк останавливался для длительного ремонта, то десант уходил с другим танком. Один из наших танков сломался, и сержант Николай Савкин остался с отделением в какой-то деревне. Отступающие фрицы уже после нас вошли в эту деревню и в бою сожгли танк. Погиб сам Савкин и его солдаты: Беспалюк, Полищук и другие… Вот так, хотя крупных боев и не было, во взводах оставалось все меньше бойцов…

С боями мы прошли всю Польшу. Иногда противником оказывалось упорное сопротивление, а порой наше появление в том или ином городке или селе для немцев было неожиданным. В одном населенном пункте было еще электрическое освещение и даже находился полицейский на перекрестке. Сначала он не понял, чьи танки идут, и только когда мы подошли ближе и он увидел, с кем имеет дело, то удрал со своего поста — как ветром сдуло. Я уже говорил, что немцы бегали очень быстро.