На Берлин!

21 апреля наша бригада подошла к г. Цаухвитц, и бой завязался на целый день. Немцы знали, где устроить оборонительную позицию. Перед городом земля была болотистая, непроходимая для танков, и окопаться невозможно, и атаковать по болоту тяжело — топь. И это предполье простиралось до города на 300–400 метров. За домами немцы разместили танки, на прямую наводку поставили орудия, оборудовали пулеметные гнезда и посадили снайперов — нам от них досталось. Мы привыкли действовать с танками и совсем иначе себя чувствовали без них. Одно дело, когда на немца «прет» танк, махина, стреляет из орудия и пулеметов, противник уже чувствует себя «неуютно», и другое дело, когда атакует только пехота, а у него пулеметы, минометы, и все это направлено на советского воина. На этот городишко Цаухвитц мы бросились прямо с марша, без постановки задач — вперед и взять этот городок. Бывает и такое. Мы развернулись в цепь, как можно быстрее, пока не велся огонь, и бегом или ускоренным шагом пошли к передовой немцев. Мы старались бежать, потому что по бегущим противнику трудней вести прицельный огонь. И вдруг постепенно ожили его огневые точки, заработали снайперы. В такие моменты солдату хочется залечь на землю, но я скомандовал: «Вперед! Не останавливаться!» — и сам начал передвигаться скачками, перебежками. Появились первые попори среди личного состава. Солдаты стали совершать короткие перебежки, но с усилением огня вообще залегли, ища укрытие и более-менее сухое место, чтобы окопаться. Я обратил внимание, что правее нас бойцы 2-й и 3-й рот нашего батальона тоже прекратили движение вперед, а левее нас никого не было. «Славяне» залегли, и их теперь тяжело было поднять в атаку. Тем более свирепствовали снайперы — били по каждому шевелению и движению. Передвигаться приходилось только ползком. Мы с Дроздом доползли до какого-то дома и за ним окопались. Я хотел попасть в этот дом, но меня предупредили, что этого делать не надо — у немцев здесь все пристреляно. Перекинулись словами с командирами отделений, и они предложили пока оставаться на местах. Я тоже решил не форсировать обстановку и ждать с нашей стороны артподготовку, удар «катюш». Впереди оборонялись не старики из «фольксштурма», а бывалые немецкие солдаты, возможно, и «власовцы», с которыми мы уже встречались. Я приказал организовать эвакуацию раненых, и их ползком перетащили в лес за нами, где-то там была санитарная летучка с врачом Панковой и санитарами. У противника оказалось больше сил, чем предполагало командование, и без артподготовки, одной пехотой этот городок на перекрестке важных путей было не взять, так я и передал связному от командира батальона, а затем и ПНШ нашего батальона старшему лейтенанту Романову Михаилу. Он приполз ко мне, а потом мы с Дроздом еле переправили его обратно — немцы вели сильный огонь, но мы знали пути отхода. Я Романову доказал, что такое атака днем: можно, конечно, положить всех, а что толку? А кто дальше до Берлина пойдет? Да и мне на хрена атака без поддержки, погублю ребят и сам погибну перед самым концом войны. На черта мне это надо?! Где артиллерия, минометы, «катюши» — они давно не вели огонь по противнику, пора им действовать! Огневой поддержки нет, но должна быть! Танки тоже нас не поддержали, спрятавшись от огня противника. Позже поступила команда от командира батальона — наступление не форсировать, ждать дополнительных указаний. Наконец-то сообразили вверху, что надо воевать умело, используя все имеющиеся средства. Куда делся командир роты Чернышов, а также командиры взводов Михеев и Гущенков? Опять мне поднимать в атаку не только свой взвод, но и всю роту. В этом бою между ротами нашего батальона не было никакого взаимодействия, а о других батальонах я ничего не могу сказать.

К нам подтянули батальонную артиллерию — два 57-мм орудия, которые на руках прикатили их расчеты. Они заняли позиции позади роты, в мелколесье. Затем пришла самоходка «САУ-85», но, видимо, из полка корпусного подчинения, этих ребят я не знал. Она, правда, не успела сделать ни одного выстрела, как на ее корме загорелся запасной бачок с топливом. Машину можно было спасти, сбросив бачок, но экипаж самоходки даже не попытался это сделать. Наши артиллеристы произвели несколько выстрелов по цели в населенном пункте и даже что-то подбили. Я наблюдал за противником, когда мина разорвалась на краю бруствера моего окопчика, даже край окопа об-валился. Меня с головой засыпало землей, а вот куда осколки от разрыва мины полетели, неизвестно. Все обошлось благополучно, хотя еще бы немного, и мина влетела бы в окоп. Не убило — опять мне повезло, который уже раз за войну. Ко мне подполз ординарец Дрозд, находившийся в другом окопчике, отчистил землю, проверил, не ранен ли я осколками мины, и сказал, что мне повезло. В голове у меня звенело несколько дней, а затем прошло.