На Берлин!

Получилось еще страшнее, чем я предполагал. Такого я еще никогда не видел на фронте. Появился бронетранспортер, сначала мы на него не обратили внимания, на таких обычно стояли пулеметные установки. Но вдруг от него стали вылетать огненные шары, пламя, и я понял, что это огнемет — страшное оружие, которое сжигает людей и даже может поджечь танк. Температура этого пламени очень большая, если не ошибусь, около тысячи градусов. Бронетранспортер сделал несколько таких пусков. Хорошо, что сначала он зашел за дом и бойцы роты оказались вне его видимости, а когда он выдвинулся из-за дома, нам очень крупно повезло. Не успел он сделать пуск по тем бойцам, которые еще не успели выполнить команду Чернышова «вперед», и по моему взводу, как от берега канала раздались два выстрела, и баллон с горючей жидкостью на бронетранспортере взорвался, уничтожив весь его экипаж. Это его подбила батальонная артиллерийская батарея. Молодцы, не промазали с первого выстрела, иначе он наделал бы нам бед. Танки противника произвели еще несколько выстрелов по противоположному берегу, развернулись и ушли. Чернышов снова подал команду «вперед», и мы все поднялись и вошли в город. Вот теперь другое дело. Пехоты противника не было. Проходя то место, куда стрелял огнемет, мы увидели лежащие обгорелые тела наших солдат, просто головешки. На них страшно было смотреть, хотя за войну чего только я не насмотрелся. Сгоревших, к счастью, было не более 3–5 человек, но они погибли по дурости одного сумасбродного командира, выполняя дурацкий приказ. В дальнейшем все это забылось, никто об этом не вспоминал. А я вот через 50 лет вспомнил этот бой и погибших от огнемета бойцов…

Сначала на всякий случай я хотел продвигаться не по улице, а садами, но из этого ничего не получилось. Каждый участок с особняком был отгорожен от другого дома забором, толстой и высокой металлической сеткой. Пришлось продвигаться вдоль улицы, и мы даже не проверяли особняки, которые были заперты, так нас торопил Чернышов. Час был поздний, но было еще светло. Кое-где пришлось пострелять, так, по одиночным целям. Случайные фрицы еще появлялись. Я уже писал о том, что г. Кетцин входил в нашу задачу, здесь мы должны были встретить войска 1-го Белорусского фронта. Он и был взят практически одной ротой, без танков, которые лишь начали переправляться через канал на подошедших паромах. Поздним вечером 24 апреля 1945 года мои взвод и рота соединились с кавалерийским разъездом и танкистами 1-го Белорусского фронта. Таким образом, Берлин был полностью окружен советскими войсками. В этот день меня и ранило.

Мы стояли кучей около дома, такое бывает в населенных пунктах, хотя этого делать нельзя. Здесь же находился командир роты Чернышов, телефонисты или радисты для связи с комбатом. Я отправил бойцов роты вперед — нечего собираться такой оравой. Меня спасло то, что я сделал несколько шагов от дома, чтобы не торчать около Чернышова, а пойти вслед за бойцами роты. Как раз в этот момент в стену дома ударил случайный снаряд, то ли немецкий, то ли наш, и его взрыв скосил многих. Осколками были ранены я и еще несколько бойцов из взвода связи, несколько бойцов были убиты. И опять, я считаю, мне повезло, который раз за войну. Жизнь мне спасла пряжка от поясного ремня. Осколок пробил пряжку и застрял в ней, сильно ободрав кожу на животе. Удар был такой сильный, что меня даже согнуло. Другой осколок попал мне в ногу, третий сильно повредил три пальца левой руки, чуть не оторвав их. Попало в меня и несколько других мелких осколков.

Меня перевязали на месте, и врач батальона Панкова отправила меня с ранеными на машине в госпиталь. Сначала я попал в пересыльный госпиталь в г. Луккенвальде, который ранее был немецким госпиталем. Надо сказать, что нам повезло и при следовании в госпиталь: мы могли попасть в лапы немцев, которые скитались по лесам, выходя отдельными группами из Берлина. Немцы могли запросто расстрелять раненых, злобы у них хватало. В Луккенвальде прошел слух, что некоторые машины с ранеными были обстреляны немцами или даже уничтожены, но наша машина, видимо, проскочила или раньше появления фрицев, или уже после того, как они перешли дорогу и скрылись в лесном массиве. Раненых в Луккенвальде было много, и мы все сидели в подземном коридоре, откуда машинами нас отправляли по другим госпиталям. Я сидел на полу, прислонившись к стене, и дремал, иногда спал, ночь уже была на исходе. В это время шел врачебный обход, и в зависимости от характера ранений нас распределяли по госпиталям, устанавливая очередность эвакуации. Ко мне тоже подошли несколько врачей. Врач — женщина в воинском звании майора медицинской службы — спросила, куда я ранен и давно ли на фронте. Я ответил, и она дала указание другому медику немедленно меня отправить первым же транспортом.