На брегах Невы

Несколько лет спустя Пушкин спрашивал Александра Ивановича Тургенева: «Вы помните Кипренского, который из поэтического Рима напечатал вам в Сыне Отечества поклон и своё почтение?».

Пушкин не случайно вспомнил письмо молодого художника и его воображаемую прогулку по Петербургу. Уж очень она была схожа с его собственными петербургскими маршрутами. Он бывал в тех же домах, знал и любил тех же самых людей.

У «дипломатики косой»

Пушкин был выпущен из Лицея с маленьким чином коллежского секретаря. Не успел он приехать в северную столицу, как его вместе с другими шестью лицеистами сразу же зачислили на службу в Коллегию иностранных дел.

Будущим дипломатам надлежало принять присягу. Это происходило на Английской набережной. Там, на берегу Невы, соперничая друг с другом в великолепии отделки, выстроились как на параде дома вельмож-богачей.

Длинное двухэтажное здание с колоннами, где помещалась Коллегия, тоже было перестроено известным зодчим Кваренги из дома екатерининского вельможи князя Куракина.

Присягу обставляли довольно торжественно. Подводил к ней священник сенатской церкви Никита Полухтович, присутствовал как свидетель один из чиновников Коллегии.

Обязательство не разглашать государственные тайны Пушкин подписывал вместе с Кюхельбекером и ещё одним молодым человеком в очках. Того, как и Пушкина, звали Александром Сергеевичем. Фамилия была Грибоедов. Он оставил военную службу, чтобы стать дипломатом. Пушкин, если бы мог, поступил бы наоборот.

Незадолго до выпуска, когда лицеисты обдумывали свою дальнейшую судьбу, Пушкин хотел идти в гусары. Но Сергей Львович воспротивился. Он заявил, что не имеет средств содержать сына в конной гвардии. Если хочет стать военным, пусть идёт в пехоту.

От военной службы отговаривали все близкие. Дядя Василий Львович советовал посвятить себя юстиции или дипломатии.

В стихотворном послании к дяде Пушкин в сердцах восклицал:

Послушай, дядя, милый мой:

Ступай себе к слепой ФемидеИль к дипломатике косой!

«Слепая» Фемида — богиня правосудия — изображается с весами и с повязкой на глазах. Дипломатика, по мнению Пушкина, была если не слепой, то достаточно «косой». Он не без иронии относился к тем, кто

.  .  .  .  хитрости рукойПереплетает меж собойДипломатические вздоры

И правит нашею судьбой.

От гусарских мечтаний пришлось всё же отказаться. И вот, по воле начальства, он в храме дипломатики.

Порядки в этом храме оказались удивительными. Министра иностранных дел тогда в России не было. Внешней политикой страны заправлял сам царь.

Пушкин знал царя с детства. Полный, красивый, лысеющий господин с благосклонной улыбкой и мягкими манерами. Такова была внешность. А за этой внешностью таилась натура лукавая и мстительная, вероломная и изменчивая. Историк писал о царе: «Ум имел он недальний и невысокий, но хитрый до крайности; лукавый и скрытный, он вполне заслужил сказанное об нём Наполеоном I: „Александр лукав, как грек византийский“. Слабый характером, он скрывал эту слабость под величавостью своей осанки».

Лицеисты слишком близко помещались ко дворцу, чтобы уважать Александра I как человека и деятеля. Они знали о нём всё, вплоть до места его свиданий с дочерью придворного банкира барона Вельо.

Уважать было не за что. Александр не совершил ничего выдающегося. Его вмешательство в военные дела всегда кончалось плачевно. Ему не могли простить Аустерлица, когда он в кампанию 1805 года заставил Кутузова начать заведомо безнадёжное сражение. И 1812 год не прибавил ему славы. Все с облегчением вздохнули, когда царь уехал из армии.

В Петербурге он заперся в Каменноостровском дворце и со страхом ждал, что же будет дальше. С его ведома Коллегии и прочие государственные учреждения готовились к отъезду. Был составлен даже план, как снять со скалы и вывезти Медного всадника. И тут пошли слухи. Рассказывали, что приснился одному из столичных жителей — майору Батурину — удивительный сон. Снилось ему, будто видит он себя на Сенатской площади, где стоит памятник Петру. И будто вдруг съезжает со своей скалы бронзовый Пётр, мчится через Исаакиевский мост на Васильевский остров, затем на Петербургскую сторону и въезжает во двор Каменноостровского дворца. Гулко звучат на пустынном дворе медные копыта. На шум выходит император Александр.

— Молодой человек, до чего ты довёл мою Россию? — грозно спрашивает Пётр. И объявляет громовым голосом: — Знай, покуда я стою на своей скале, Петербург неприступен.

Говорили, что рассказ этот дошёл до Александра, и он, устыдившись, велел не трогать Медного всадника.

Так и был царь не у дел, пока Кутузов не разбил Наполеона и русская армия не вступила в Европу. Тогда царь отправился пожинать лавры победителя.

После окончания войны Александр занялся дипломатией.

Что же происходило тогда в Европе?