На что способна умница

Тедди сидел в старинном кресле, перекочевавшем в классную комнату из детской, и держал на коленях альбом для рисования. Младшие сестры Ивлин, Хетти и Кезия, обожали этот альбом — в основном за рисунки с обнаженной натурой, о которых им не полагалось знать. В альбоме Тедди почти на каждой странице были девушки: с уроков живой натуры, из чайной, из школы искусств — все до единой современные, утонченные, не признающие шляпок. Кезия, опаздывающая в школу и бегущая за автобусом. Хетти, свернувшаяся клубочком в старом кресле и в сотый раз перечитывающая «Маленьких женщин», со словами, словно слетающими с ее губ: «Как по-твоему, Ивлин, Джо должна выйти за Лори? По-моему, да. А если ты не выйдешь за Тедди, как думаешь, он женится на мне?» И десятки портретов Ивлин. Сердитая Ивлин. Задумчивая Ивлин. Ивлин в школьной юбке. Ивлин, одетая к званому ужину. Ивлин, раздраженно берущая аккорды на фортепиано. Ивлин читает. Ивлин хмурится. И редкий случай — Ивлин с лицом, озаренным улыбкой (такую Ивлин не видывал почти никто).

Вот и сейчас он торопливо набрасывал карандашом ее портрет, схватывая румянец на щеках и нетерпеливые, быстрые движения ног. И думал прежде всего о своем рисунке, да еще о том, как ему хочется вскочить и расцеловать ее — немедленно, в губы, просто чтобы посмотреть, как она к этому отнесется. Ее возмущенные возгласы он слушал лишь краем уха, но не настолько пренебрежительно, как могло показаться на первый взгляд, ведь она весь день твердила почти одно и то же.

Мистер Коллис и мистер Моран учились вместе. Тедди был самым младшим из трех сыновей в семье, нежданным любимцем родителей, полагавших, что времена деторождения для них давно в прошлом. Его мать страдала нервными мигренями, в итоге Тедди бо́льшую часть раннего детства провел вне дома в обществе няни. В холодные или дождливые дни их отсылали в гости к Коллисам. В доме Коллисов Тедди мог съезжать по лестничным перилам, устраивать шумные игры в детской и кричать во весь голос. И, хотя в этом он никогда не признавался даже самому себе, он считал этот дом своим, особенно обставленную потертой мебелью детскую Коллисов, просторы их запущенного сада и Ивлин.

Тедди и Ивлин были помолвлены еще с тех пор, когда он носил короткие штанишки, а она — детские переднички. Серьезное предложение он сделал ей в прошлом году, но Ивлин только посмеялась. Замуж она собиралась еще очень не скоро.

Теперь же, когда Ивлин, строго говоря, была уже не девочкой, а девушкой, а Тедди — юношей, другая мать попыталась бы придать их отношениям больше благопристойности. Но миссис Коллис не решалась признать, что ее дочь взрослая. Предполагалось, что летом Ивлин начнет выезжать в свет, носить длинные юбки и высокие прически, посещать приемы и балы и всячески демонстрировать свою готовность к вступлению в брак. Миссис Коллис понятия не имела, каково это — быть матерью девушки на выданье, и заранее переживала.

— О да, а как же, — рассеянно отозвался Тедди, уловив паузу в потоке слов и догадавшись, что должен заполнить ее ответом. — Чертовски нечестно. — Его карандаш шаркал по бумаге, вырисовывая ниспадающие волосы Ивлин.

— Дело ведь не только в Оксфорде! — продолжала Ивлин. — А во всем. Вы с Кристофером можете стать кем угодно! Путешественниками! Военными! Изобретателями! А девушки? Только гувернантками, учительницами, компаньонками или матерями.

Последнее слово прозвучало как ругательство. Тедди заметил:

— Не настолько все скверно. Современным девушкам доступно множество занятий. Ты могла бы стать женщиной-врачом, как миссис Гаррет Андерсон. Или писательницей… или художницей. В школе искусств учится много девушек.

— Нельзя просто взять и стать художницей или писательницей, — яростно возразила Ивлин. — Для этого нужно призвание или, по крайней мере, талант. А у меня его нет ни капли. И я не понимаю, каким образом я могла бы стать врачом, если все знакомство с естественными науками в моей школе исчерпывается прогулками на природе. И кстати, она не миссис, а доктор Гаррет Андерсон.

— Ты в любом случае могла бы выйти за меня, — мягко произнес Тедди. — А я отпустил бы тебя в Оксфорд.

— Балда, — выпалила Ивлин. Ей хотелось от досады топнуть ногой. — Речь не только обо мне, — растолковала она. — А обо всех нас! Обо всех женщинах! Как могут женщины жить вот так? Как женщины вроде мамы могут просто жить — словно им все равно? — Ее глаза гневно сверкали.

Она великолепна, думал Тедди. Как святая Тереза, или Жанна д’Арк, или какая-нибудь богиня — Афина или Диана, из тех, которые носятся на колесницах, исполненные праведного негодования. Желание поцеловать ее усилилось, от него трепетало все тело. Это не на шутку тревожило его.

— О да, — поспешил отозваться Тедди. — Скверное дело, как ни крути. — И он начал набрасывать львицу, и его львица следовала за нарисованной Ивлин. — Вот только, прошу меня простить, если твои родители запретили, что тут можно сделать?

— К чертям родителей! Речь не о маме с папой! — Она перестала вышагивать по комнате и повернулась к Тедди.