На чужбине

Ему нет дела до того, что я эмигрант. Я для него прежде всего русский, и потому он уверен, что я достоин его похвалы.

А вот и наш монтер — хороший, толковый парень. Я догадываюсь, что он коммунист; он знает, что я не советский, но, как-то глядя у меня на карту фронта, мы поняли, что нас обоих наполняет одна надежда. Он тоже восторженно поздравляет меня с новой советской победой.

Хозяин кафе сообщает мне таинственно:

— Какой-то немец что-то написал сегодня на стене уборной. Не могу понять! Может, вы поможете, мсье? Все-таки интересно…

Большими буквами выведено по-немецки химическим карандашом: "Россия — холодная страна".

Нас обоих одинаково радуют тяжелые раздумья этого бесхитростного солдата вермахта, и мы хохочем громко и весело, воображая, как он выписывал на стене эти простые слова, которыми пытался объяснить себе то, что случилось с гитлеровцами в России.

На Елисейских полях идет мне навстречу буржуа, солидный, преисполненный собственного достоинства. Я знаком с ним давно и знаю, что он крепко не любит коммунистов. Но и он сияет радостной улыбкой, приветствуя меня:

— Победа! Победа! Слава вашей великой стране, вашей героической армии!

Я чувствую, что он забыл — пусть, быть может, и ненадолго — о своем страхе перед коммунизмом, что он понимает, откуда придет избавление.

В этот день еще одной советской победы я чувствую себя именинником, я, эмигрант, столько лет отворачивавшийся от новой России.

Никогда еще не было такого тесного общения с Францией, с ее душой у русских людей, нашедших приют на французской земле, как в эти военные годы. Ведь у тех, кто услышал голос родины, пусть отныне был один и тот же враг, что и у французских патриотов.

У меня нет под рукой достаточно материалов, которые позволяли бы дать полную картину участия русских в движении Сопротивления. Отмечу лишь то, что запомнилось наиболее точно.

На русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа по соседству с могилами русских воинов, павших в рядах французской армии, покоится ныне прах княгини Веры Аполлоновны Оболенской, "Вики", как ее звали в эмигрантском "свете".

Это была молодая, стройная, красивая женщина с одухотворенным, задумчивым и в то же время детски-наивным чисто русским милым лицом, со смеющимися глазами, любившая элегантно одеваться и часто блиставшая на эмигрантских балах. Про нее говорили, что она очаровательна и умна, но никто, конечно, не догадывался, что ей суждено оставить о себе память как о подлинной героине.

Во французском движении Сопротивления она выдвинулась как отважная, находчивая связистка.

Гитлеровцы арестовали ее, увезли в Германию и судили. На допросе она держала себя с исключительным мужеством, сказала, что никакой милости не хочет от немцев. Военный суд вынес смертный приговор.

Ей отрубили голову.

Есть свидетельство (в том же номере "Вестника русских добровольцев, партизан и участников Сопротивления во Франции"), что в берлинской тюрьме Вика Оболенская подружилась с молодой советской девушкой-врачом, приговоренной к смерти за пропаганду против войны и за связь с немецкими коммунистами. Общение с этой девушкой, беззаветно любившей свою родину, укрепило давнишнее желание Вики ехать в Россию. Она ведь тоже всегда любила Россию как свою родину, любила ее историю, культуру, а с наступившей войной гордилась ее победами, никогда не сомневалась в конечном исходе борьбы. Они сговорились непременно встретиться там — и обе погибли в Берлине.

Вот еще справка о Вике Оболенской.

Девичья фамилия: Макарова. Родилась в Москве 4 июня 1911 года. Казнена в Берлине, в тюрьме Плацтензее 4 августа 1944 года. Посмертно награждена французским правительством орденом Почетного Легиона, Военным крестом с пальмами и медалью Сопротивления. Выписка из приказа: "Младший лейтенант, участница Сопротивления с 1940 года. Будучи арестована, вывезена в Германию и казнена в Берлине, явила всем прекрасный пример преданности Франции и героизма в борьбе с гитлеризмом". Из приказа английского фельдмаршала Монтгомери: "Этим приказом я хочу запечатлеть мое восхищение услугами, оказанными Верой Оболенской, которая в качестве добровольца Объединенных Наций отдала свою жизнь, чтобы Европа снова могла стать свободной" (6 мая 1946 года).

А вот еще замечательная русская женщина: мать Мария, в миру Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева, затем — Скобцова (1892–1945). В молодости, в России, она была поэтессой, примыкала к символистам, хорошо знала Блока, Белого, о которых написала интересные воспоминания. В эмиграции, уже пожилой женщиной, стала монахиней. Деятельность ее была направлена в первую очередь на оказание помощи нуждающимся соотечественникам. Открыла общежитие для престарелых и даровую столовую в Париже на улице Лурмель для всех неимущих русских.