На чужой земле

Поверженные статуи, бронзовые и мраморные, лежат вповалку, одни на солнце, другие в тени, словно погибшие воины после сражения. И над всеми, под самым потолком, стоит тяжелый, мрачный Наполеон, глядя печальными глазами в одну точку. Фабиан сосредоточенно работает молотком и резцом. В кресле примостился Пудель.

— Археология — штука непростая, — говорит ему Фабиан, — очень непростая…

Станислав Заремба тяжелыми, усталыми шагами меряет галерею, расхаживает по ней туда и сюда.

— Сташу,Мистж на поддашу…[6] —

зовет его снизу Фабиан.

Заремба не отвечает.

Он знает, что Фабиан опять занят каким-то грязным делом, и даже смотреть не хочет. Лучше ему этого не видеть. А Фабиан, поглядывая на перевязанный палец, наносит на кусок бронзы различные кислоты, чтобы придать ему старинный вид, и сдувает с рук металлические опилки. Он только сейчас понял, что труднее всего копировать какую-нибудь ерунду. «Очень неловкими и тупыми были наши далекие предки», — думает он, не забывая при этом, что время идет и скоро явится тонконогий юноша в коротких брючках.

Заремба спускается с галереи.

— Чего тебе, Фабиан?..

— Да ничего, — отзывается тот, не отрываясь от работы, — просто хотел тебе один афоризм сказать. Подумал тут: самая сложная форма — это бесформенность. Правда, Пудель?

* * *

Ближе к вечеру в магазин приехал молодой любитель древностей. Он снова и снова осматривает копье, только что законченное Фабианом, и качает головой.

— Интересно, господин антиквар, — говорит он, — в ваших каталогах об этом копье ни слова…

Фабиан обметает веничком пыль. Он так поглощен уборкой, что даже не слышит молодого человека. А тот беседует с Зарембой и Генстым, они тоже здесь, в магазине. Юноша с жаром рассказывает совершенно фантастические истории об археологических находках, перечисляет разные экзотические страны и то и дело вставляет:

— Старого воробья на мякине не проведешь, господа. Я на этом собаку съел…

Заремба внимательно слушает и поглаживает помещичьи усы, чтобы обратить на себя внимание, показать, что он тоже не абы кто. От рассказов юноши у него кровь стучит в висках. Он с трудом держит язык за зубами. Ведь он, Станислав Заремба, тоже может кое-что рассказать. Он знает секрет, который поразит и молодого аристократа, и ученого ректора Генстого. Руки так и чешутся. Хочется принять величественную позу, губы дрожат, готовые выдать ужасную тайну. Шевельнув усами, Заремба проглатывает комок слюны и уже открывает рот, чтобы заговорить, но тут прямо перед ним возникает Фабиан и пронзает его взглядом до самых костей:

— Заремба, ты мне свет заслоняешь…

Пан Заремба опускает сначала глаза, потом руки и тихо отходит в сторону.

Едва юноша сел в карету и укатил под щелканье кнута, как Генстый начал во весь голос им восхищаться. Все же он завидует ему, хоть и знает, что зависть не самая большая добродетель.

— Замечательный молодой человек! — говорит Генстый, облизывая губы. — Он достоин этого сокровища, несомненно, достоин…

Вдруг Фабиан вытаскивает из-под стола подлинник и протягивает священнику:

— А для тебя и подделка сойдет. На, держи!..

Генстый осторожно ощупывает копье и вытирает пальцы о сутану. Он боится взять его в руки: не иначе как Фабиан придумал какую-нибудь новую шутку. Заремба таращит глаза, кажется, они сейчас вылезут из орбит.

Чего-чего, но такого он не ожидал! Переводит взгляд с Фабиана на копье и обратно. От неожиданности голова пошла кругом.

— Фабиан, — заикается он, — Фа… би…

Фабиан ладонью затыкает ему рот и грозит пальцем:

— А ну цыц!

Генстый совершенно растерян. Хлопает ресницами, озирается по сторонам. Ему очень хочется принять подарок, да как-то страшновато.

— Эй, Фабиан, знаешь что…

А Фабиан берет Зарембу и Генстого под руку и ведет к двери.

— Пойдемте-ка к панне Малгоше, Генстый бенедиктина поставит…

Генстый сияет. Он знает: если Фабиан заговорил о бенедиктине, значит, можно взять подарок, это не розыгрыш. Ксендз отряхивает от пыли сутану и хлопает Фабиана по спине:

— Три бенедиктина и на закуску пряники медовые…

Фабиан щекочет Зарембе живот и подмигивает священнику:

— Ага, и картиночки итальянские, репродукции кое-какие интересные… Да, Генстый?..

6

На другой день, с утра пораньше, Фабиан взял Бальтазара на веревку и повел к Висле, чтобы утопить.

Мариенштадт просыпается. Сонные рабочие с глиняными горшками в руках шагают, обгоняя друг друга, по ухабистым, плохо вымощенным тротуарам. Мужики, все в песке, толкают груженные кирпичом тачки, шаркая ногами по мостовой. Из старых, покосившихся домов в водосточные канавы бегут белые от мыльной пены ручейки, пахнет несвежим бельем, свиными шкварками и потным, грязным женским телом. А Фабиан, нарядный, завитый, идет себе не спеша, Бальтазар — по левую руку, Пудель — по правую.

Прохожие останавливаются.

Все знают Фабиана, все с ним здороваются. Рабочие торопятся, их зовет фабричный гудок. Они лишь немного замедляют шаг, отворачиваются, чтобы не рассмеяться пану Фабиану в лицо, и кричат:

— Пане Фабиане, вы бы лучше на них верхом ехали!