На чужой земле

А дело было в том, что генерал сам стал вынимать из фаэтона узел с бельем, поскользнулся и чуть не упал. И капитанша набросилась на извозчика, как в старые времена, когда у нее в доме еще был денщик.

— Чего встал как пень? — заорала она на парня в мятом клеенчатом цилиндре. — Не видишь, его превосходительство сам выгружает? Болван!

Сперва извозчик в клеенчатом цилиндре стушевался перед грозным окриком и схватился за узел, но, посмотрев на генеральский мундир со споротыми аксельбантами, одной рукой почесал в затылке, а вторую вытер об изрядно поношенный зеленый жупан и хитро сказал:

— Не мое дело! Узлы, известно, денщик таскает, а не кучер!

Капитанша со злостью плюнула, и это понравилось Люку, даже очень понравилось. От восторга он пару раз гавкнул вслед уезжающему фаэтону, чего уже давно не делал. Капитанша так ему приглянулась, что он даже подошел и ткнулся носом ей в подол. Но, войдя к ней в дом, Люк на всякий случай сразу же осмотрелся и принюхался.

Все стены в большой темной комнате с низким потолком были увешаны иконами и лампадками, а на полу копошилась и прыгала целая стая морских свинок и кроликов. Увидев огромного пса, зверьки с испуганным писком бросились под кровать. Огорченный Люк лег на живот и полез за ними. Капитанша схватилась за голову.

— Батюшки! — Она ущипнула себя за щеку. — Да он же всех моих деток передушит!

Генерал взял Люка за ухо, очень сильно дернул и приказал:

— Назад, скотина!

Забившись в угол, Люк искоса смотрел по сторонам.

— Р-р-р! — бурлило у него в животе, и даже больно было, потому что приходилось сдерживать лай, который так и рвался наружу.

Когда подошло время обеда, Люк и вовсе разочаровался. Стол накрыли в той же комнате, где прыгали кролики и морские свинки. Капитанша расстелила скатерть в разноцветную клетку. Вилок в доме не нашлось, только оловянные ложки. На больших расписных блюдах хозяйка разложила маленькие пирожки с пшеном и несвежими свиными шкварками. А Люку поставила глиняный горшок с жиденькой кашкой, в которую покрошила сырую свеклу. Люк даже пробовать не стал. Только понюхал и сел на задние лапы.

У него дома обед выглядел иначе. Хозяин восседает во главе стола, рядом сидит адъютант, высокий, худощавый офицер, который всегда и на всех сердит, а любит только его, Люка, и никогда не забывает угостить его шоколадом. По другую сторону от генерала расположилась хозяйка, а рядом стоят по стойке смирно двое солдат, готовых подать все, что потребуется. И как только всем нальют в тарелки супу, перед Люком ставят его миску.

С пола есть нельзя, это Люк хорошо усвоил. Как-то раз попробовал и тут же получил урок: однажды генерал понюхал свою тарелку и не придвинул к себе, а швырнул ее содержимое солдату прямо в лицо. Солдат утерся, а упавшую на пол котлету положил перед Люком, но генерал топнул ногой:

— Сам жри, болван! Моя собака с полу не ест!

А в Люка, за то что тот уже хотел схватить котлету, бросил вилкой.

Вот к каким обедам привык Люк.

А сейчас он лежал, скорчившись от голода и страха, и тяжко вздыхал.

Но совсем плохо стало вечером.

В доме оказалась только одна кровать, над которой висела фуражка покойного капитана. Хозяйка уступила кровать гостям, а себе постелила на сундуке.

— Помилуйте, ваше превосходительство, — просила капитанша прощения за свою бедность.

А про Люка забыла.

Заперла перед ним дверь, оставив его в больших, холодных сенях, и Люк сидел, подергивая обрубком хвоста, и печально смотрел в темное окно.

Что-то шуршало в углах. Стрекотали сверчки. Бегали мыши. Откуда-то издалека доносились выстрелы, потрескивали в ночи, будто где-то ломали забор. Лаяли собаки, собаки с окраины, гавкали то хором, то поодиночке. Потом замолкли, но какой-то старый пес еще долго завывал, хрипло и протяжно, и его жалобный, упрямый вой разносился в ночи, и у Люка першило в горле.

Он задыхался, будто лай застрял в глотке, и хотелось выхаркать его, выпустить наружу, но Люк снова и снова проглатывал его. Никогда ему не было так тоскливо и одиноко.

А стрельба все не прекращалась.

3

Люку было скучно.

Генерал взял его на службу.

Когда они прожили у капитанши несколько дней, он подозвал Люка к себе, взял в ладони его узкую, продолговатую морду и сказал басом:

— Люк, назначаю тебя денщиком! Старайся!

И тут же стал его муштровать. Он учил его служить, маршировать и отдавать честь, дрессировал Люка, похлопывая по надраенному голенищу шпицрутеном — своим единственным оружием:

— Нале-во! Марш!

Люк был рад стараться. По утрам, когда генерал выходил на прогулку, Люк шел за ним в нескольких шагах, как положено денщику, и нес в зубах шпицрутен. А когда генеральша отправлялась на рынок за картошкой или сушеной рыбой, Люк нес домой корзину.

Генерал был так доволен Люком, что быстро повысил его в звании.

— Молодец! — похвалил он собаку, как в былые времена на маневрах. — Пойдешь в унтер-офицеры. Старайся!

Но вскоре Люку наскучила муштра. Ему надоело ходить с хозяином в ногу, он все чаще отбегал в сторону от генеральских сапог.

— В бараний рог скручу! — сердился генерал. — За такую службу ты у меня в арестантской сгниешь!