На далеких рубежах

А Байрачный! Скиба! Калашников! Эта "гвардейская тройка" начала летать ночью, овладела уже радиолокационным прицелом. Телюков отдал им часть своего сердца, своего разума. Это он вывел их за облака, он впервые поднял в ночное небо.

Как-то во время ночного маршрутного полета Телюков спросил Байрачного: "А ну-ка, определите, где мы сейчас находимся?" Летчик долго водил глазами по земным световым ориентирам, а потом покачал головой: "Хоть убейте -- не скажу". Запутался, одним словом. А в другой раз в зоне пилотажа он перевернул самолет вверх ногами и уверял инструктора, что летит правильно, а что ошибается именно он Телюков. То же самое бывало и с Калашниковым, и со Скибой. Телюков до десятого пота вправлял, как он выражался, подчиненным "мозги" в кабинах тренажера и самолета. И добился своего. У летчиков окрепли крылья.

Тяжело, очень тяжело расставаться с боевыми друзьями-товарищами!

И все же летчик продолжал писать рапорт. Помимо воли. Так нужно. Придет время -- он распрощается с товарищами, встанет на колени перед Боевым Знаменем полка, прижмет к губам багряное полотнище и -- прощайте, друзья, не поминайте лихом! Хоть и извилистая была дорожка у летчика Филиппа Кондратьевича Телюкова, а все же не последним был он в полку. Вот и нарушителя границы утопил в море, а это большая честь всему коллективу крылатых воинов...

Сунув рапорт в карман, Телюков накинул на плечи куртку и опять отправился в лазарет. Однако доктор не впустил его в палату. "Пока что состояние больной плохое", -- сказал он.

Постояв у крыльца, летчик побрел по тропинке, ведущей в штаб.

Сыпал легкий снежок. У дровяного склада визжала пила. В городке пахло сосной и дымом. Этот запах и визжание пилы напомнили Телюкову рабочий поселок, где прошло его детство. Он часто вспоминает родные места, а вот отныне столь же часто будет вспоминать этот городок.

Возле ДОСа Телюков встретил капитана Махарадзе. Тот стоял голый по пояс, натирая снегом свою могучую волосатую грудь.

-- Чего это ты, Филипп, повесил голову, как ишак? -- задорно воскликнул Вано.

-- Сам ты ишак!

-- Вай-вай, нехорошо. -- Вано слепил снежок.

-- Отвяжись, князь. Не до шуток мне.

-- Сокрушаешься, что не подняли прошлой ночью? Но ведь надо совесть иметь. Ты же сбил одного, чего тебе еще надо?

-- Не в том дело, Вано... С Ниной плохо. Выпила... одним словом, отравилась. Понятно?

-- Брось! -- Вано вытаращил свои добрые глаза. -- Но она жива?

-- Пока жива. Иду вот из лазарета. Жива, но врач не допустил меня к ней.

-- Так, может быть, ее надо как можно скорее отправить в госпиталь? Чего же ты плетешься, словно ишак? Скорее беги к командиру! Эх ты, друг! Беги! Командир только что пошел в штаб. Рубай с плеча. Скажи, что Нина твоя жена, и пускай даст самолет. Ну, чего стоишь? Беги, говорю!

"В самом деле, -- подумал Телюков. -- Почему бы мне не обратиться к командиру?" И сказал растроганно:

-- Спасибо тебе, Вано, за добрый совет. Бегу!

В кабинете командира полка кроме подполковника Поддубного находились замполит и Рожнов. "Не иначе, -- подумал Телюков, -- как козлиная борода предъявляет полку свои претензии... Еще бы! Повеса-летчик довел работницу столовой до такого состояния, что она отравилась... Так сказать, вышла из строя штатная единица..."

Не теряя времени, Телюков попросил разрешения войти, а войдя, некоторое время стоял молча под взглядами троих начальников. В горле пересохло, в ушах звенело от охватившего его волнения.

-- Садитесь, пожалуйста, -- сказал замполит, догадываясь, что привело сюда летчика.

-- Спасибо. Мне хотелось бы обратиться к вам без посторонних, -Телюков метнул взгляд на Рожнова, ясно давая понять, что тот является посторонним.

Сидор Павлович молча сгреб со стола свою шапку и тотчас вышел из кабинета.

-- Ну, прошу. Так что у вас произошло с официанткой? -- спросил замполит.

-- Ее зовут Нина, товарищ майор. Она моя жена.

Замполит смутился:

-- Простите, капитан. Слышу об этом впервые. У нее нашли записку. Девушка никого не обвиняет, о вас и словом не упоминает. Но уже шумит весь городок... Прошлой ночью она была у вас дома?

-- Точно не знаю. Во всяком случае, ключ у нее был.

-- Вы, значит, не виделись с ней после возвращения с запасного аэродрома?

-- Нет.

-- Почему же?

Телюков перенес взгляд на командира полка. Тот сидел, низко опустив над столом голову, чувствуя себя довольно-таки неловко. Ведь он уже знал, что Телюкова, как перепела на дудку, понесло на звуки пианино... Как бы там ни было, считал Поддубный, а между ним и Телюковым все еще стояло имя Лили...

-- Так почему? -- повторил замполит свой вопрос.

-- Оставьте, Андрей Федорович! -- вздохнул Поддубный. -- Это старая история.

-- К сожалению, есть и новая, -- угрюмо сказал Телюков и без обиняков начал рассказывать о том, что произошло в охотничьей хижине. Он подробно пересказал признание Нины и в заключение сказал, что любит ее, имеет по отношению к ней самые искренние и твердые намерения. Он извинился перед командиром за свой дурацкий, необдуманный поступок, объясняя его ничем не мотивированным желанием заглянуть в окно, и просил помочь Нине.