На дне Одессы

Солнце до сих пор обходило эту темную, неприветливую комнату и только теперь решилось заглянуть в нее. Надя посмотрела на Бетю и вздрогнула. Перед нею сидел теперь не человек, а восковая фигура.

Свет пронизал лицо Бети, как нежное, желтое яблоко, и огненными, ломаными полосами очертил ее горбатый тонкий нос, ухо, губы, подбородок и, лежащую на сундуке руку. Жутко было смотреть на нее.

У Нади стали закипать слезы и у нее явилось желание обнять несчастную девушку, прижать ее крепко к своему сердцу и наговорить ей много ласковых, теплых слов. И она протянула уже руки. Но ей помешала Антонина Ивановна. Экономка вошла неожиданно, сильно хлопнув дверьми, с большим свертком в руках. Увидав Бетю, она нахмурилась и зашипела:

— О! Уже здесь! Прилезла жидовская морда!

Бетя съежилась на сундуке, как тигр под хлыстом укротителя, и испуганно посмотрела на нее.

— Пусть она будет… Она не мешает мне, — вступилась за нее Надя.

Но экономка не слушала ее. Она бросила молниеносный взгляд на Бетю и крикнула:

— Проваливай отсюда!

Бетя вскочила с сундука и шмыгнула в дверь.

— Чахоточная! Жидяра! — послала ей вслед экономка.

Поведение экономки огорчило Надю. Она находила ее жестокой и хотела высказать ей это. Но побоялась.

— Что? Жаловалась вам, наверное, на непорядки у нас? — спросила экономка.

— И не думала, — угрюмо ответила Надя.

— Знаю… вот еще анафема. Как только новая девушка поступит в дом, она уже тут, марьяжит (юлит) вокруг нее и жалуется, что плохо кормят здесь и все такое прочее.

XV

НЕУДАЧНОЕ БЕГСТВО

Погорячившись еще немного, Антонина Ивановна положила принесенный сверток на стул, развернула его и сказала:

— Вот ваш костюм.

Она затем стала разбирать каждую принадлежность его в отдельности и пояснять:

— Это — юпка, это — кофточка, это — перелинка (пелеринка), это — чулки, это — тухли, это — лента для волос. Сегодня вечером вы оденетесь и выйдете в зал к гостям.

Надя выпучила глаза. Ей показалось, что экономка издевается над нею, так как костюм был впору скорее на 13-летнюю девочку, чем на нее — взрослую женщину. Антонина Ивановна, заметив ее удивление, поспешила заявить:

— Это костюм гимназистки. Вы будете всем говорить, что вы — гимназистка и из пятого класса выступили.

— А разве мне поверят? — спросила Надя.

— Делайте так, чтобы поверили. Говорите, что вы из киевской гимназии бежали со студентом или лучше с ахтером и что отец ваш — отставной подпоручик и имеет две медали.

Надя улыбнулась и спросила:

— А почему отец мой должен быть отставным подпоручиком?

— Потому, — ответила Антонина Ивановна тоном, не допускающим возражения, и спросила: — Вы не забудете, что я вам сказала?

— Нет, не забуду. Но… Ведь я большая. Посмотрите сами. Какая я гимназистка? Как я надену этот костюм? Ведь из меня трех гимназисток выкроить можно.

— Это ничего, что вы большая, — перебила экономка. — Распустите волосы, вплетите в них вот эту красную ленту и сюсюкайте, как девочка. Говорите так: «Папаса, мамаса». И готово. А чтобы вы были больше похожи на девочку, держите всегда руки на коленях. Хорошо, если вы часто будете задумываться… Сядете возле кумина (камина) и глаза закинете на потолок. И если гость спросит вас: чего вы задумались? — отвечайте: — «Я думаю за свой родной Киев, Днепр-реку, папасу и мамасу…» А что я еще хотела сказать вам? Да! Как только познакомитесь с гостем, сейчас же накройте его на пиво, милинад, апельцин или папиросы. Требуйте, чтобы он угостил вас. У нас тут буфет есть… А пока можете прилечь и спать до вечера. У нас теперь все спят.

Прочитав свою лекцию, экономка показала Наде свою жирную, широкую спину и удалилась.

* * *

Надя после ухода экономки почувствовала себя сильно разбитой. Она с трудом держалась на ногах. Сердце ее ослабело и как бы замерло.

Надя вспомнила, что она с утра ничего не ела.

«Поесть бы чего-нибудь», — подумала она и тоскливо посмотрела вокруг себя в надежде найти хотя бы кусочек съестного. Но съестного ничего не нашлось.

Усталый взгляд ее упал на кровать. Кровать манила к себе.

Надя вспомнила слова экономки, что можно прилечь и спать до вечера, и решила воспользоваться милостивым разрешением.

Шатаясь, как пьяная, она подошла к. кровати и рухнула на нее всем телом.

Сладкая истома охватила ее. Она вытянула отяжелевшие руки, закрыла глаза и пыталась уснуть. Но попытка эта не удалась ей.

Ухо ее с болезненным напряжением ловило голоса, раздававшиеся во дворе, и скрип чьих-то шагов в коридоре. Кто-то во дворе тонким, звенящим голосом орал:

— Такой кадет, такой жулик! Позавчера забрал у меня 4 рубля, вчера — 2, и сегодня дай ему еще рубль. А дули не хочешь?

— Покричи, покричи! — басил кто-то в ответ. — Давно рыбы (лупок) не ела. Я тебе дам дулю.

Но вот голоса смолкли, смолк скрип в коридоре, и в комнате воцарилась гробовая тишина. Только слышно было, как за обоями, под потолком неспокойно ворочается таракан и, шурша бумагой, спешит куда-то.

Наде стало казаться, что она — одна во всем доме, и ей сделалось жутко. Она открыла глаза, притаила дыхание и с удвоенным напряжением стала ловить отдаленнейшие звуки и шорох.