На дороге стоит – дороги спрашивает

Мы – жених и невеста. Каждый день отправляемся мы с Ларисой на свидания с Долгим лугом. Взявшись за руки, идём вдоль кромки леса. По известным мне, местному жителю, приметам догадываюсь, где можно встретить обожаемые ею бубенчики. Пожав нежные Ларисины пальчики, высвобождаю руку из сладостного плена и – скорым шагом, почти бегом, устремляюсь к неглубокой ложбинке, где по весне недели на две задержится талая вода. Бубенчики там, где обилие влаги. Минутное дело собрать букет купавок и преподнести цветы Ларисе.

Родная, влюбленная, счастливая, она одной рукой прижимала к груди цветы, другой обнимала меня:

– Коля, какие они красивые, наши бубенчики!

За разговорами о самом важном, о том, что станет смыслом и радостью совместной нашей жизни, мы оказывались на самом краю Долгого луга. Он, действительно, долгий: два с половиной километра вдоль и метров триста – четыреста поперёк. Помню, принялся было восторгаться открывающимися далями, а она прервала мое красноречие звонким смехом, закрыла мне рот ласковой, пахнущей бубенчиками ладошкой. Последовал долгий горячий поцелуй. Понимая, сколько чудных, завораживающих ощущений подарит нам неизбежный второй поцелуй, а за ним и третий, она вдруг выпорхнула из моих объятий, сбросила босоножки, и, сверкая городскими, отмытыми до белизны московскими пятками, помчалась по траве-мураве. От искушенья подальше.

В недавнем студенческом прошлом Лариса – чемпионка курса на стометровой дистанции и с легкостью бегуньи-спринтера умчалась на безопасное расстояние. Но резвый бег её что-то повелительно остановило. Нет, не пугливое чувство, что, если не догонит рьяную спортсменку, возьмёт да и разлюбит. Что-то иное было причиной.

Она вначале остановилась как вкопанная, потом расслабленно наклонилась к земле. Я испуганно подумал: «Сердце?!» Прибавил атлетической прыти и, приблизившись, увидел выражение счастья, удовлетворения и победительного чувства на её веснушчатой физиономии:

– Вот тебе, милый, бубенчики, и притом мои, – по слогам отчеканила она. Опустилась на колени и сунула нос в приглянувшийся ей крупный цветок. Золотистая пыльца припудрила орган обоняния, нос её.

– Жаль, нет фотоаппарата.

– Будет. Не сомневайся.

А тогда?… Тогда мне свыше даровано было неповторимое, восхитительное мгновенье. Я никак не мог налюбоваться прелестью моей избранницы: очаровательное лукавство, сияющие зелёные кошачьи глаза, задор и насторожённость, предчувствие неизбежности нашей полной близости, девичий страх от ожидания доселе не испытанного. Да, да, всё это прочитывалось на её юном, красивом, смышлёном лице.

– Ты когда-нибудь напишешь про этот день? Про… то… как…

Я перебил её.

– Про то, как целовались? Как ты засовывала в сумку с хлебом, молоком, конфетами мои бубенчики?

– Нет. Мои купавки, – возразила она, чтобы заявить о своей самостоятельности. И тут же покорилась. Улыбнулась. И тоном, ласковым, благодарным, попросила:

– А про бубенчики напишешь?

Много лет мне не попадались на глаза купавки, извините, её и мои любимые бубенчики, но в памяти сердца их золотисто-оранжевые чашечки были неизжитой, ничуть не потускневшей радостью. В той северной стороне, где в образе крестьянствующего интеллигента проводил тёплые месяцы года, бубенчики не росли; исходил все луговые и лесные окрестности – нет бубенчиков, и всё тут. А как хотелось найти хотя бы несколько звучных колоколистых цветков, извлечь из грибной корзины, протянув их ей, сказать:

– Вот, нашёл… Представь, нашёл наши бубенчики.

Увы и ах! Мечта оставалась мечтой, а годы пролетали, как мелькают, пролетая мимо глаз, телеграфные столбы, когда в задумчивости глядишь в вагонное окно. Мы, само собой, моложе не становились, но и в почтенных годах Лариса Сергеевна была красавица – статная фигура, не погасшая прелесть лица, достоинство во взгляде и, разумеется, всегда одета со вкусом. «Глаз не отвести», – говорили друзья и соседи, и я, счастливец, гордился ею. Чем старше, чем больше лет за плечами, тем утончённей становилась её красота – притягательность нежно-задумчивого, чуть что озаряемого благостной улыбкой или вспышкой внимания лица, изысканность причёски, изящная, не портящая фигуры, русская, добрая полнота. А вот походка становилась затруднённой, былая лёгкая поступь пропала бесследно, она теперь постоянно говорила мне, когда мы шли к метро:

– Не торопись, Коля! Я не поспеваю за тобой…

Покорным, извиняющимся тоном просила:

– Можно обопрусь на тебя?

Подводили ее ноги, и ничего поделать с этим было нельзя. Боже мой, как страдала Лариса, что не могла уже, как бывало, зажечь компанию цыганочкой с выходом, подхватиться и после рабочего дня отправиться на симфонический концерт или увязаться за мной, не проглядев, как на рассвете я собираюсь по грибы. Это все отошло в прошлое. Лесные урочища – моя прерогатива. Она же в вожделенном ожидании, то и дело подходя к усадебной калитке, глядела в сторону, откуда я должен был появиться с корзиной грибов. Она знала, муж её настойчив, удачлив в грибной охоте. Разбирать, чистить грибы – для неё истинное блаженство.