На другом берегу

Интернат, на котором настоял Илья и которого так страшилась Марина, оказался для Анечки полезным. Здесь детей учили – и к восемнадцати годам почти все осваивали школьную программу за четвёртый класс, умели читать и писать. И считать умели! К детям здесь относились с любовью и заботой, ласково называя «даунятами». Анечке в интернате нравилось, она никогда не плакала, когда Марина отвозила её обратно.

Выходило так, что Илья оказался прав: ребёнку было хорошо, интернат приносил очевидную пользу. Девочка уже читала по слогам (дома было много книжек с картинками). И Марина смирилась. Она уступала Илье во всём, он же становился всё требовательнее, придираясь к ней по пустякам. Всё и всегда было так, как хотел Илья. Марина терпела, пока однажды вечером не раздался телефонный звонок – и Марина сняла трубку. Звонкий девичий голос попросил позвать Илюшу.

– Илью? А вы кто? – переспросила Марина, неприятно удивлённая такой фамильярностью.

– А вы? – нагло парировала девица на другом конце провода.

– Я его жена, – спокойно ответила Марина. – Вы, вообще, в курсе, что Илья женат? Что у него семья, ребёнок…

– Я–то в курсе. Это ты не в курсе, подруга.

– Это вы – мне? – опешила Марина.

– Тебе, кому же ещё! Сидишь у Ильи на шее со своей мамашей и дочкой–олигофренкой… Ещё и допросы устраиваешь по телефону. Давай сюда Илью, я же не тебе звоню!

– Да как ты смеешь… – задохнулась от возмущения Марина, но у неё из рук выхватили телефонную трубку. – «Катенька? Здравствуй, котёнок!… Ну я же сказал… Мы же с тобой договорились… Давай не будем выяснять отношения по телефону, хорошо? В воскресенье увидимся».

С наглой девицей Илья разговаривал ласковым, просительным голосом, словно был перед ней виноват (а может, в самом деле – был). А с ней, Мариной, говорил командным тоном, не терпящим возражений. Хотя Марина редко ему возражала…

– Кто тебе звонил? – стараясь казаться спокойной, спросила Марина.

– Туристка из нашей группы.

– А знаешь, что эта туристка мне наговорила?

– А кто тебя просил с ней разговаривать? Звонили–то мне. Я же руководитель ПВД (походы выходного дня Московского городского клуба туристов), или ты забыла? Хочешь, чтобы я кашу варил и по магазинам бегал? – вскипел Илья.

По магазинам Илья не бегал, это всегда делала Марина. Даже когда она разрывалась между защитой диссертации и больным ребёнком, Илья и не думал ей помогать. Всю работу он делил на мужскую и женскую. Мужская – добывать деньги. Вся остальная – женская. При этом Илья забывал, что Марина работала искусствоведом в ***ском музее. Ещё она читала студентам лекции. Ещё брала на дом переводы из издательства – с французского и турецкого. Последний считался редким языком, переводы оплачивались дороже. Марина зарабатывала не меньше Ильи. А по вечерам училась в институте иностранных языков им. Мориса Тореза.

– Но я ведь работаю! Даже когда в аспирантуре училась – работала, и когда Анечка родилась… А этой Кате ты сказал, что я у тебя на шее сижу! А про Анечку – зачем? Она не виновата, что родилась такой, она старается, учится, лепит, рисует… – тихо говорила мужу Марина (а ей хотелось – кричать!) Ты… Ты меня больше не любишь?

– Не знаю! – зло ответил Илья. – Я в этом доме задыхаюсь. Мещанство сплошное! Вилка для мяса, вилка для рыбы, вилка для торта… По три ножа у каждой тарелки! Салфетки…

Марина остолбенела. Вилки различала даже Анечка, безошибочно выбирая нужную. И салфетками умела пользоваться, Марина её научила…

– Да как же обедать – без салфеток? Да в любом ресторане…

– Вот, вот! В ресторане! – перебил её Илья. – А я не хочу как в ресторане, я хочу нормально, по–домашнему. А ты выпендриваешься… с салфетками! («Господи! Дались ему эти салфетки!») Может, мне ещё переодеваться к ужину? («А было бы неплохо…») – гремел Илья на весь дом. – Мы с тобой как чужие живём, не замечаешь?

Марина вспомнила их с Ильёй медовый месяц, пригоревшую кашу, речку с «полезной» ключевой водой и израненные рыбьими плавниками руки. По–домашнему, ничего не скажешь…

Ей вдруг стало нестерпимо холодно – как когда–то в лесу, в серых предутренних сумерках их медового месяца. С той поры прошло девять трудных лет. Неужели за девять лет она так и не разглядела, так и не поняла, с кем жила под одной крышей? Марина в отчаянии обхватила себя за плечи.

– Зачем же ты живёшь со мной, если я выпендриваюсь? Потому что тебе удобно, да? – ответила Марина за Илью. – Говоришь, как чужие живём. Но ты ведь не разрешаешь мне в походы ходить, и в отпуск ты всегда один…

– Вот только не надо отношений выяснять! Нечего выяснять, и так всё ясно.– И Марина, сидевшая в тупом оцепенении, подумала, что Илья, как всегда, прав: всё ясно.