На двух берегах

Вздрогнув от неожиданности - ночью он не слышал выстрелов из стрелкового оружия, а в этот день и взрывы бомб и снарядов едва доносились, так далеко ушел фронт, - вздрогнув, он выплюнул папиросу, ударил по предохранителю «шмайссера» и выхватил из снега палки. От первых же выстрелов на дороге все смешалось, потому что «виллис» с аккуратной самодельной кабиной из фанеры, покрашенной в белый цвет, потому что этот «виллис», в котором явно ехало какое-то начальство, вдруг взял поперек дороги и ударился об грузовик, из «виллиса» выскочило несколько человек и резкими, длинными очередями из ППШ стали бить в ответ, ударил туда же, по лесу, и бронетранспортер, который шел за «виллисом», и вообще из разных машин тоже открыли огонь, а пехотинцы, упав на обочину, тоже палили по лесу, хотя, наверное, и не видели куда стрелять.

«Гады!» - мелькнуло у него в голове, когда он прыжком развернулся и помчался в лес. С дороги его заметили и ударили по нему - пули свистели над ним или взбивали по сторонам снег, но он, сумасшедше отталкиваясь палками и делая громадные шаги, наклонив низко голову, влетел в лес до того еще, как по нему хорошенько пристрелялись.

- Гады, - повторил он, летя по дуге в тыл стреляющим. - Я сейчас вам!..

Все было точно - под вечер, чтобы впереди была ночь на отход, у дороги, подходившей близко к лесу, кто-то, какая-то группа сделала засаду, и - вот тебе на! - дала несколько точных очередей по командирской, а может, и генеральской машине. И вот тебе на!

Он вышел в тыл стрелявшим еще до того, как замолк пулемет, он перехватил их как раз тогда, когда они отходили, они - их было четверо - тяжело бежали, проваливаясь в снегу. Трое из них бежали не кучкой, но близко друг к другу, а четвертый левей, в стороне. Он срезал сначала пулеметчика, потом того, у которого был автомат, но тут слева по нему выстрелил тот, кто бежал в одиночку, и его словно кто-то со страшной силой ударил по руке - чуть ниже локтя. Рука упала, его «шмайссер» качнулся, он промазал по третьему, третий побежал от него в сторону, и тогда он, стиснув зубы, все-таки схватил «шмайссер» снизу за магазин и, целясь в мелькавшую за деревьями фигуру, догоняя ее, всадил очередь ей в спину.

Так как он шел без палок, палки он бросил, он не мог теперь особенно быстро двигаться. Толку от палок было бы чуть - левый рукав у него намок от крови, рука лежала бессильно за бортом шинели. Другой рукой он сжимал ее выше раны, стараясь, чтобы крови вытекло поменьше, и все говорил себе:

- Чем ты докажешь, что ты не стрелял по машине? Что ты не был с ними? Тем, что убил троих?

Он бежал, чувствуя, как горячо его раненой руке, понимая, что горячо от текущей из нее крови, но так как надо было отбежать подальше, и лишь потом можно было перевязаться, он бормотал те слова, которые говорила бабушка в детстве, когда он приходил к ней с разбитым коленом или какой-то иной кровоточащей ссадиной:

- На море, на океане… На острове на Буяне… Стоит светлица, во светлице три девицы… Первая иглу держит, вторая нитку продевает… А третья девица кроваву рану зашивает… Ты конь рыж, а ты, кровь, не брызжь!.. Ты, конь, карь, а ты, кровь, не капь!..

Он перевязался, лишь отбежав несколько километров, лишь проскочив поле за лесом, лишь войдя глубоко в другой лес, а когда вышли первые звезды, он, сориентировавшись, взял строго на восток и шел почти до утра. Под утро он лишь вскипятил себе чаю, есть ему теперь не хотелось, его, как всякого раненого, мучила жажда, и он выпил два котелка, заваривая чай покрепче. Он пил его, перекуривая, раздумывая, что же делать дальше.

При костре он сменил повязку и осмотрел рану. Рана была плохой, хотя пуля вышла навылет. Обе дырочки от нее- входная и выходная - болели не так сильно, как болело внутри руки. И он мог в пальцах держать лишь что-то невесомое - папироску, палочку, но тяжесть финки, например, уже вызывала боль, а котелок вообще был неподъемным. Это означало, что кость, или обе кости или пробиты, или задеты.

- Неважно твое дело, Андрей. Неважно! - бормотал, он себе. - Видишь, как вышло. Под самый занавес… И еще хорошо, что так, а ведь мог валяться там сейчас вместе с той парочкой. Возьми та сволочь чуть точней, и…

Но так как кровь текла спокойно, ее не выбивало из обеих дырочек толчками, это означало, что крупная вена или артерия не задеты, так что тут ему повезло. На всякий случай, чтобы помочь крови хорошенько свернуться, он перетянул руку выше сгиба локтя куском стропы, как жгутом.

Он выпил чай, подремал, но недолго, потому что, хотя руку и терпимо, но все-таки ломило, и еще потому, что он нашел, как ему казалось, правильное решение. И знал, как это решение выполнить.

- Разоружаться! - бормотал он, шагая все еще на лыжах и волоча все на себе. - До первой хорошей дороги!..

Переезжая широкую просеку, которая служила, видимо, и лесной дорогой, он свернул по ней, прошел немного и догнал странный обоз.