На Ельнинской земле

Но радость моя заключалась не только в этом. Василий Васильевич сообщил мне и еще одну приятную новость: он разговаривал с владельцем гимназии и ее директором Ф. В. Ворониным и тот обещал, что никакой платы за обучение брать с меня не будет. Это было очень щедро и великодушно с его стороны: как-никак, а годовая плата за обучение составляла около ста рублей. И достать такие деньги я нигде не смог бы.

Что же касается средств, на которые я должен был жить, то тут на помощь мне пришел М. И. Погодин: он добился того, что Ельнинская земская управа учредила стипендию в сумме двадцати рублей в месяц. Стипендия предназначалась для ученика, который лучше всех окончил земскую школу и поступил в среднее учебное заведение, чтобы продолжать образование. Эту-то «погодинскую стипендию» я и стал получать со дня зачисления в гимназию.

Сложилось все так хорошо, что лучшего и желать было нельзя.

11

После экзаменов Василий Васильевич начал обмундировывать меня. Он заказал портному (и тот сшил в два или три дня) форменные гимнастерку и брюки; в магазине были куплены новый гимназический ремень с широкой блестящей пряжкой, а также новая фуражка с кокардой и ботинки. Что касается шинели, то ее — подержанную—пришлось купить на толкучке: заказывать новую не было времени, да и стоила она дорого. Но и купленная на толкучке шинель оказалась великолепной, если не считать, что была она мне великовата и что подкладка в одном месте порвалась. Но зато — какое добротное сукно! И какого цвета! По цвету шинель походила на генеральскую! А белые металлические пуговицы на ней, пришитые в два ряда, хоть и были изрядно поцарапаны, но все же блестели так, что хоть глаза отводи...

Когда я надел все это добро на себя, то даже сам удивился: я это или не я?.. До того все было необычно!..

После того, как с обмундированием все было покончено, Василий Васильевич повел меня за Днепр. Там на Базарной площади в книжной лавке Егорова мы купили по дешевке комплект учебников, необходимых в четвертом классе гимназии, учебников, уже бывших в употреблении и потому достаточно потрепанных, но все же еще вполне пригодных. Таким образом, я был обеспечен всем, что требовалось.

Остается добавить, что жить я должен был на квартире некоего Ивана Корнеевича Корнеева, работавшего на железной дороге. Столоваться я должен был также у него, полностью отдавая ему свою стипендию.

До начала занятий в гимназии оставалось дня четыре или пять. У меня, таким образом, было время, чтобы съездить к отцу и матери в Глотовку, где я не был все лето. Вечером Василий Васильевич проводил меня на вокзал, посадил на поезд... А на другой день он должен был уехать и сам, чтобы поспеть к началу занятий в свою сибирскую школу.

Пятнадцатого августа (по старому стилю) я с душевным трепетом впервые переступил порог «воронинской академии», как в шутку называли гимназию Ф. В. Воронина, переступил как уже полноправный ее ученик. И, вероятно, можно сказать, что с этого дня в моей жизни наступил какой-то иной период. Я не знал еще, каким он будет, что он принесет мне, но чувствовал, что все теперь должно пойти как-то по-другому.