На горах

– Воротился, – отвечала одна из них.

– Что привез? – спросила Акулина.

– Покамест ничего. Не знаю, что дальше будет, – сказала осиповская девка. – Только женщину неведомо какую привез.

– Сиротку Смолокурову, что ли? – спросила одна из ежовских.

– Нет. Та, слышь, еще молоденькая, а эта старуха, свояченицей, слышь, доводилась она самому-то Смолокурову. Дарьей Сергевной зовут. Сколько-то лет тому назад в Комарове жила она в Манефиной обители. Смолокурова-то дочь обучалась ведь там в одно время с дочерьми Патапа Максимыча.

– Вот как, – промолвила Акулина Мироновна.

– А сегодня, перед тем как нам сюда идти, – продолжала осиповская девица, – страсть сколько сундуков к Патапу Максимычу привезли, целый обоз. И говорили, что в тех сундуках сложено приданое Смолокуровой. Не на одну, слышь, сотню тысяч лежит в них. Все в каменну палатку доставили, от огня, значит, бережнее.

– Сто тысяч! – вскликнула Акулина. – Вот где деньги-то! У купцов да у бояр, а мы с голоду помирай! Им тысячи плевое дело, а мы над каждой копейкой трясись да всю жизнь майся. А ведь, кажись, такие же бы люди.

– А всего-то, говорят, богатства ей после отца досталось больше миллиона, – сказала осиповская.

– Что за миллион такой? Я, девки, что-то про него не слыхивала, – сказала ершовская.

– Значит, десять сотен тысяч, тысяча тысяч, – пояснила одна из шишинских, сколько-то времени обучавшаяся в скитах.

– Господи Владыко! – на всю избу вскликнула Мироновна. – Да что ж это такое? Ни на что не похоже! У одной девки такое богатство, а другие с голоду колей! Начальство-то чего глядит?

– А ведь как я погляжу на тебя, тетка Акулина, так глаза-то у тебя не лучше поповских, завидущие, – сказала девушка из ежовских. Сродницей Акулине она приходилась, но за сплетни не больно любила ее.

– А ты, дура, молчи, поколева цела! – крикнула на нее тетка Акулина. – В голове пустехонько, а тоже в разговоры лезет. Не твоего ума дело. Придет Алешка, принесет гармонику, ну и валандайся с ним, а в дела, что выше твоего разума, не суйся.

Замолчала ежовская, примолкли и другие девушки.

– Заводи зазывную! – вдруг кликнула пряха из Шишинки. – Пора. Может, парни давно у ворот, да, не слыша зазывной, на двор нейдут.

Зашурчали веретена, громко девки запели. Тетка Акулина суетливо бегает взад и вперед по избе, прибирая в ожиданье гостей разбросанные вещи.

– Заводи, заводите, красны девицы, – говорит она. – Скликайте пареньков, собирайте молодцов.

Поют девицы зазывную[592]

:

Летал голубь, летал сизый,Летал сизый по возгорью,Искал голубь, искал сизыйСвоей сизыя голубки.Моя сизая голубка очень знакомита:Через три пера рябенька, головка гладенька,Руса коса до пояса, в косе лента ала,Ала, ала, голубая, девонюшка молодая.Возвивалась голубушка высоко, далеко,

Садилася голубушка на бел горюч камень,Умывалась голубушка водою морскою,Утиралась голубушка шелковой травою,Говорила голубушка с холостым парнем:«Уж ты, парень, паренек, глупенький твой разумок —Не по промыслу заводы ты заводишь,Трех девушек, парень, за один раз любишь:Перву Машу во КазаниДа Дуняшу в Ярославле,А душеньку Ульяшеньку в Нижнем городочке;

Купил Маше ленту алу,А Дунюшке голубую,А душеньке УльяшенькеШелковое платье.«Ты носи, моя Ульяша, мною не хвалися;Коли станешь выхваляться —Нам с тобой не знаться,А не станешь выхваляться —Ввек нам не расстаться».

А меж тем одинокий и грустный, усталый и до костей продрогший, переминаясь с ноги на ногу, Василий Борисыч стоит у ворот Акулины Мироновны. Тянет его в круг девичий, но берет опаска – неравно придет кто из осиповских да потом дома разблаговестит, что хозяйский зять у Мироновны на девичьих поседках был. Дойдут до жены такие вести – жизни не рад будешь, да и тесть по головке не погладит: «Ты, дескать, закон исполняй, а на чужих глаза пялить не смей». Мимо токарен да красилен лучше тогда и не ходи – трунить, зубоскалить станут рабочие, на смех поднимать…