На горах (Книга 1, часть 1)

- Два рубля тридцать - последнее слово,- сказал Орошин, протягивая широкую ладонь Марку Данилычу. У того в глазах зарябило.

- Идет? - приставал Орошин. Марко Данилыч рукой махнул. Думает, что шутки вздумал Орошин шутить.

- Два рубля тридцать пять, больше ни полукопейки,- настойчиво продолжал свой торг Орошин.

Разгорелись глаза у Марка Данилыча. То на Орошина взглянет, то других обведет вызывающим взглядом. Не может понять, что бы значили слова Орошина. И Седов и Сусалин хоть сами тюленём не занимались, а цены ему знали. И они с удивленьем посматривали на расходившегося Орошина и то же, что Марко Данилыч, думали: "Либо спятил, либо в головушке хмель зашумел".

- Пять копеечек и я б с своей стороны прикинул! - ровным, спокойным голосом самоуверенно сказал Веденеев, обращаясь к Марку Данилычу.

Как вскинется на него Орошин, как напустится. Так закричал, что все сидевшие в "дворянской" оборотились в их сторону.

- Куда суешься?.. Кто тебя спрашивает?.. Знай сверчок свой шесток - слыхал это?.. Куда лезешь-то, скажи? Ишь какой важный торговец у нас проявился! Здесь, брат, не переторжка!.. Как же тебе, молодому человеку, перебивать меня, старика... Два рубля сорок пять копеек, так и быть, дам...- прибавил Орошин, обращаясь к Марку Данилычу.

Ровно красным кумачом подернуло свежее лицо Веденеева, задрожали у него побледневшие губы и гневом сверкнули глаза... Обидно было слушать окрик надменного самодура...

- Даст и с полтинкой, и с шестью гривнами даст! - с злорадным смехом сказал он Смолокурову.- Оплести ему вас хочется, Марко Данилыч. Вот что!.. Не поддавайтесь...

- Замолчишь ли?..- из себя выходя, во все горло закричал Орошин и так стукнул по столу кулаком, что вся посуда на нем ходенем заходила.- Чего смыслишь в этом деле?.. Какое тут есть твое понимание?..

- Вы, Онисим Самойлыч, должно быть так о себе представляете, что почта из Питера только для вас одних ходит,- лукаво прищурив глаза, с язвительной усмешкой сказал Веденеев.- Слушайте, Марко Данилыч, настоящее дело вам расскажу: у меня на баржах тюленя нет ни пуда; значит, мне все равно - есть на него цена, нет ли ее. А помня завсегда, что тятеньке покойнику вы были приятелем, хлеб-соль с ним важивали, и, кажется, даже бывали у вас общие дела, хочу на сей раз вам услужить. Нате-ка, вот, почитайте, что пишут из Питера. Сегодня перед вечером только что получил.

И, вынув письма из бумажника, подал одно Смолокурову.

Читает Марко Данилыч: ждут в Петербург из Ливерпуля целых пять кораблей с американским хлопком, а перед концом навигации еще немало привоза ожидают... "Стало быть, и ситцы, и кумачи пойдут, и пряжу станут красить у Баранова, только матерьялу подавай". Такими словами заключал письмо веденеевский приятель.

Прочитав его, Марко Данилыч отдал Веденееву и с поклоном сказал ему:

- Покорно вас благодарю. Вовеки не забуду вашей послуги... Завсегда по всяким делам буду вашим готовым услужником. Жалуй к нам, Митень... Ох, бишь Дмитрий Петрович... Жалуйте, сударь, к нам, пожалуйста... На Нижнем базаре у Бубнова в гостинице остановились, седьмой, восьмой да девятый нумера... Жалуй когда чайку откушать, побеседовать... У нас же теперь каждый день гости Доронины из Вольска в той же гостинице пристали, Самоквасов Петр Степаныч...

- Это что с дядей-то судиться хочет? Казанский? - пропищал Седов.

- Судиться он не думает,- заметил Марко Данилыч,- а свою часть, котора следует ему, получить желает.

- Шиша не получит! - молвил Седов.- Знаю я дядю-то его Тимофея Гордеича кремень. Обдерет племянника, что липочку, медного гроша не даст ему.

- Суд на то есть, закон,- вступился Веденеев.

- Что суд?.. Рассказывай тут!- усмехнулся Седов.- По делу-то племянник и выйдет прав, да по бумаге в ответе останется. А бумажна вина у нас ведь не прощеная - хуже всех семи смертных грехов.

Меж тем взбешенный Орошин, не доужинав и не сказав никому ни слова, схватил картуз и вон из трактира.

Завязалась у рыбников беседа до полночи. Поздравляли "холодненьким" с барышами Марка Данилыча, хвалили Веденеева, что ловко умел Орошину рог сшибить, издевались над спесью Орошина и над тем, что дело с тюленем у него не выгорело. Не любили товарищи Онисима Самойлыча, не жаловали его за чванство, за гордость, а пуще всего за то, что не в меру завистлив был. Кто ни подвернись, каждого бы ему в дураки оплести, у всякого бы дело разбить. Тем еще много досаждал всем Орошин, что года по четыре сряду всю рыбу у Макарья скупал, барыши в карман клал богатые, а другим оставлял только объедышки.

Когда засидевшиеся в трактире рыбники поднялись с мест, чтоб отправляться на спокой, в "дворянской" было почти уж пусто. Но только что вышли они в соседнюю комнату, как со всех сторон раздались разноязычные пьяные крики, хохот и визг немецких певуний, а сверху доносились дикие гортанные звуки ярманочной цыганской песни:

Здесь ярманка так просто чудо.

Одна лишь только в ней беда

Что к нам не жалуют покуда

С карманом толстым господа!..