На грани жизни и смерти

С возвращением матери между родителями состоялся оживленный разговор. Я многого не понимал, но зато хорошо запомнил, что этот разговор касался предмета обыска. Речь шла о винтовке, которая была накануне вечером занесена к нам соседом из нижней квартиры. Я еще не спал, когда вошел сосед. Отец и он о чем-то долго договаривались, а затем ножовкой стали распиливать приклад у винтовки. Работа шла медленно, и, не затягивая опасное занятие, они решили спрятать винтовку в деревянной вентиляционной трубе выгребной ямы. Эту идею осуществил отец. Безрезультатный обыск оправдал ее реальность. Белогвардейцы обыскивали сени, заглядывали в кладовую, в уборную, даже в выгребную яму, но им не пришло в голову оторвать доску вентиляционного колодца и заглянуть туда. Словом, на этот раз отцу повезло.

Город Сарапул в то время был небольшой, но он был тем местом на Каме, которое славилось активностью действий революционных сил. Гражданская война также не прошла мимо этого города. Он не раз переходил из рук в руки, и трудно было накануне сказать, кто завтра будет в городе — красные или белые. Я хорошо запомнил, как по ночам, разбуженные пушечной канонадой Или винтовочной стрельбой, мы с матерью и все наши соседи спешно подымались с постелей и бежали к подвалу купца-хлеботорговца, чтобы укрыться в нем. Подвал был заполнен мешками с мукой и кишел крысами. При свете тусклых керосиновых ламп, которые захватывали с собой некоторые жители, крысы сновали между ног, и иногда слышались крики детей, проснувшихся от укуса. Словом, подвальная обстановка в моем представлении осталась кошмарной. Мать нервничала. Трое детей, из которых самому младшему не было и полутора лет, создавали ей уйму хлопот, и нужно было удивляться тому, как она справлялась с нами в такое трудное время одна, все время находясь под страхом после ареста отца.

Я не помню, при каких обстоятельствах был арестован отец. Через несколько дней по городу прошел слух, что большую группу арестованных посадили в баржу, отправили ее в Камбарку и собираются там сжечь вместе с людьми. Как известно, этого не случилось. Смелая операция красных помешала белым осуществить свой замысел. Но отец дома так и не появился. Только через год мы получили от него письмо. Мы узнали, что отец на Урале служит в частях Красной Армии.

Весной отчим матери увез нас в ее родную деревню Атабаево. Так началась моя деревенская жизнь. Она поразила мое воображение своеобразием сельского быта, контрастно отличавшегося от городского. Деревня была большая. По словам матери, в ней было до трехсот домов. Здесь мы прожили около двух лет, пока не вернулся отец. И сейчас, вспоминая далекое прошлое, я ясно представляю себе эту деревню, однообразный трудовой уклад селян, самобытный, патриархальный образ жизни в доме деда, вечернюю лучину зимой, при свете которой дед плел лапти или катал валенки. Помню, как мне хотелось научиться этому искусству и самому для себя сплести лапти. В то время лапти были самой распространенной обувью в нашей деревне; только в отдельных домах, и то чаще по праздникам, некоторые мужчины щеголяли в яловых сапогах, густо смазанных дегтем.

Мы жили в большой нужде, дети ощущали это прежде всего в еде. Мать летом работала в поле, помогала отчиму. Зимой работала уборщицей в небольшой аптеке в соседней деревне, верстах в трех от Атабаева. Заработка не хватало. Ее родители не всегда имели возможность помогать нам.

В деревне я впервые услышал и запомнил имя — Ленин. Из смутных и обрывочных домашних разговоров взрослых, которые довольно активно старались разобраться в общественных проблемах времени, я усвоил только одно: что Ленин — добрый человек, что он совершил революцию для бедных.

Начинающийся голод постепенно охватывал всю деревню, с ним пришла и эпидемия тифа. Заболели и мы. Не знаю, сколько длился критический период, помню лишь день, когда я очнулся и увидел пустую комнату в чужой избе; мать и братья лежали на полу, а рядом стояла деревянная кадка с водой и жестяная кружка. Мне хотелось есть, а еды не было. Видимо, я стал выздоравливать, смог подняться, выпить воды и выйти во двор. Несмотря на полдень, деревня казалась пустой и унылой. Не помню, кто дал мне еду, возможно, кто-то из соседей. Я съел кусок черствого хлеба с кислым молоком и почувствовал себя легче.

В конце лета неожиданно приехал отец. Он получил отпуск и привез с собой два пуда пшеничной муки. Этот день для нас был самым счастливым. Через две недели мы выехали в Сарапул. Спустя еще неделю отец получил несколько предложений на работу, в том числе и с выездом из Сарапула. Он решил ехать в Пермь. В Перми и определилась моя дальнейшая судьба.