На исходе лета

Вторая пара, помоложе, — Уорф и его сестра Хеабелл, двое из трех детенышей того рокового помета, когда Хенбейн пленила Триффана. Это были осенние кроты, родившиеся в октябре, и на них еще оставался налет юности. Третьим в том помете был Люцерн, которого вскормила и воспитала Хенбейн, но о его существовании и темной сущности они пока ничего не знали.

В Биченхилл Уорфа и к Хеабелл тайно доставили Мэйуид и Сликит и оставили там на попечение Сквизбелли, чтобы тот вырастил их, не дав никому заподозрить об истинном происхождении кротят. И самим кротятам ничего не говорили до поры до времени, а время это предстояло определить Сквизбелли, после чего Уорфу и Хеабелл следовало решить, каким путем идти дальше.

Бетони и Брамбл стали их покровителями и друзьями, и, пока кротята были маленькими, старшие не отходили от них ни на шаг. Теперь, когда малыши выросли и были почти готовы к взрослой жизни, дети Сквизбелли наслаждались их обществом. Уорф и Хеабелл обладали прирожденной силой и властностью, которые уже начали проявляться. Грациозная Хеабелл отличалась умом, отражавшимся, как сияние света, в ее глазах, и, хотя все ее существо излучало доброжелательность, в ней виделась и настороженная печаль, словно юная кротиха чувствовала темные стороны жизни и готовила себя к ним.

Уорф был крупнее ее и гораздо сильней. Сам того не сознавая, он обладал силой, какой Триффан отличался в молодости, а может, даже большей. Эта сила проявлялась в минуты гнева, правда нечастые, и тогда он напоминал Мандрейка Шибодского: отчасти своей жесткой шерсткой, крепкими когтями, а главным образом уверенностью, с которой поворачивал голову и смотрел, как некогда Мандрейк, на несущиеся по небу облака, словно что-то потерял там. В этом взгляде был тот же налет грусти, что и у Хеабелл, и эта грусть проистекала от того, что этим двоим пришлось пережить, когда через несколько мгновений после рождения их оторвали от материнского соска и увели подальше от тлетворного влияния Верна.

Солнце в то утро поднималось медленно, и кроты нежились под его разгорающимися лучами, блестевшими на листве и на росе, покрывавшей траву. Лежа у ручейка и глядя на искрящуюся воду, они снова заговорили о том, что готовит им будущее. Каждый хотел отправиться к Камням Семи Систем, как бы ни отнеслись к этому грайки, и все сходились в том, что из всех Камней больше всего хочется увидеть великий Данктонский Камень — Камень системы, откуда пришел сам Триффан. Оттуда же, без сомнения, когда-нибудь придет и Крот Камня, придет в кротовий мир, и обязательно в Биченхилл!

Но тут потянуло холодным ветерком, от которого, Хеабелл знала, у ее брата всегда портилось настроение. В течение нескольких секунд никто не замечал, что Уорф оторопелыми глазами как завороженный смотрит на север. По небу, клубясь и поднимаясь все выше, на них надвигалась темная туча. Уорф увидел тучу, и Хеабелл тоже, но остальные глядели на юг и, думая о другом, видели лишь яркое солнце.

Уорф поднялся, успокаивая себя, и бросил взгляд на сестру, а потом снова уставился на юг, словно стараясь выбросить что-то из головы.

— Что такое, Уорф? — озабоченно спросила Хеабелл. Другие тоже встревожились.

Уорф обернулся к ним и с улыбкой сказал:

— Все мы хорошие друзья, брат с братом, сестра с сестрой, и, куда бы мы ни пошли, всюду будем заодно. Скоро — раньше, чем мы думаем, — нам придется разлучиться. Но должен прийти день, когда мы снова будем вместе. И тогда... мы встретимся у...— Он замолчал, не договорив.

— У Данктонского Камня! — в возбуждении воскликнул Брамбл: ему понравилась эта мысль.

— Здесь, на этом самом месте, — улыбнулась Хеабелл.

— Не знаю, — проговорила Бетони, и озабоченность Хеабелл усилилась.

Все трое повернулись к Уорфу, чтобы он решил этот вопрос, но тот как будто потерял интерес к разговору и безотрывно смотрел на север, на все увеличивающуюся в размерах темную, вздымающуюся тучу.

Вновь взгляд его стал растерянным, Уорф озирался, точно потерял что-то.

— Мне послышалось...

— Что послышалось?

— Звук. Глубокий, сильный, он словно звал нас всех. Неужто никто не слышал? — Уорф, казалось, был удивлен и опечален.

И тут внезапно раздался звук — глубокий, скорбный, очень короткий и в то же время настойчивый, как плач голодного кротенка.

— Нас зовут! — уверенно воскликнул Уорф. — Так звали мы, когда были маленькие, и другие понимали, что они нужны нам и надо поспешить.

Все в тревоге посмотрели на него и надвигающуюся тучу и встали с такой же, как у него, готовностью, а Уорф, повернувшись к ним, сказал:

— Я нужен Камню. Сейчас. Мы все нужны, хотя я не знаю зачем. Весь кротовий мир нужен. Разве вы не чувствуете?

И он пустился вниз по склону, а Брамбл, меньше других ощутивший важность момента, крикнул вслед:

— Ты так и не сказал, где мы встретимся снова! Ты не сказал...

— У нашего собственного Камня, в Биченхилле, — туда мы должны спешить теперь и там когда-нибудь встретимся вновь. У Биченхиллского Камня...