На исходе ночи

«На теле убитого следов сопротивления не обнаружено. В области спины имеются два ножевых ранения, по своему характеру не смертельные. Смерть наступила от удара тупым предметом по голове…».

Пока судебный эксперт занимался исследованием тела в медпункте, Пынзару тщательно осматривал одежду убитого. Он выложил на стол смятую купюру, горстку мелочи, пачку «Беломора», расческу. Браунинга в карманах не было. «Может быть, в планшете?» Пынзару открыл старенький офицерский планшет. И в нем пистолета тоже не оказалось. В планшете участковый обнаружил несколько листков бумаги и отложил их в сторону. Вскоре подъехали задержавшиеся на месте происшествия Жугару и Москаленко. Майор оглядел стол с вещами и в первую очередь стал просматривать бумаги, передавая листок за листком капитану. Это были различные колхозные счета, квитанции и прочая деловая документация. Развернув сложенный вчетверо большой лист, вырванный из амбарной книги, Жугару задержал его в руке, внимательно разглядывая. Он был весь исписан корявыми большими буквами. Поверх букв во весь лист был нарисован контур пистолета в натуральную величину, будто «художник», не мудрствуя лукаво, обвел пистолет карандашом, как это делают дети. Майор повернул лист так, чтобы его увидели остальные.

— Похоже на вальтер, — сказал Москаленко. — У меня был такой. Между прочим, неплохая машинка, и патроны от ТТ подходят. А что там написано?

— Сейчас узнаем, капитан. «Председателю колхоза села Мындрешты Коцофану», — медленно, с трудом разбирая буквы латинского алфавита, от которого уже успел отвыкнуть, прочитал майор вслух. — Ко мне неоднократно поступают жалобы крестьян, что ты, красная сволочь, издеваешься над честными, верующими во всемогущего бога христианами, отбираешь землю, заставляешь работать в колхозе на коммунистов-большевиков. Если ты, коммунистический прислужник, предатель молдавского народа, не перестанешь сдирать шкуру с людей, то там, где сейчас твои ноги, будет твоя голова, за которую я не дам и двух копеек…»

Осторожный стук в дверь заставил майора прерваться.

— Кто там еще? — недовольно спросил он.

В кабинет председателя сельсовета, который на время заняли оперативники, вошел его хозяин — Китикарь.

— Извините, я на минуту. Бумага одна срочно понадобилась.

Председатель достал из ящика письменного стола нужную ему бумагу и заторопился к двери, однако его остановил Жугару:

— Товарищ председатель, задержитесь, если ваша бумага подождать может. У нас тут кое-что весьма любопытное имеется. Присаживайтесь. «…Передай всем, — продолжил прерванное чтение майор, — кто меня будет разыскивать, что вы мое дерьмо съедите. Если не верите — скоро убедитесь. Я приеду на машине к конторе вашего проклятого колхоза вечером, когда вы все там сидите и совещаетесь, как сдирать шкуру с народа, и уложу всех одной гранатой, пусть она поздоровается с вами. Это будет радостью ваших душ. Можете вызвать сколько угодно милиции, мне не страшен даже полк. Знайте, от меня никуда не уйдете, даже если повеситесь. Посмотри на изображение пистолета. До сих пор он уничтожил 3000 душ коммунистических прислужников и теперь требует твою. Глаза видят, уши слышат. Капитан-партизан Филимон Бодой».

Закончив чтение, Жугару, брезгливо отложив лист, со злостью произнес:

— Вот сволочь! Защитник народа, капитан-партизан! Это же надо такое придумать. И пистолет нарисовал, для наглядности, что ли. Бодой, Бодой… — повторил майор, что-то вспоминая. — Ну конечно, мне говорил о нем мой предшественник, когда я дела у него принимал. Опаснейший бандит.

— Именно так, — продолжил Москаленко, — хотя и прихвастнуть не прочь. Три тысячи? Это же просто смешно.

— Хорошо смеется тот, кто смеется последним, есть такая поговорка. Правильная, между прочим. Пока для смеха оснований не вижу, скорее наоборот. — Жугару помолчал. — Коцофан убит, но кем? Это гнусное письмо еще не факт, да мы и не знаем точно, что писал именно Бодой. Какой-нибудь кулацкий прихвостень или нелегал мог подписаться его именем, напрокат взять, так сказать. Чтобы пострашнее было. Такое случается.

— Разрешите мне? — раздался голос молча слушавшего их разговор Китикаря.

Он взял письмо, подошел к окну, потому что уже начинало смеркаться, близоруко поднес бумагу к глазам.

— Его почерк, Филимона.

— Вы уверены? — осторожно спросил Жугару.

— Уверен, — усмехнулся председатель сельсовета. — Я его почерк, как свой собственный, знаю. Мне ведь этот бандит тоже угрожал… Примерно таким же письмом. Не по нутру ему пришлась Советская власть. По оккупантам соскучился. Забыл, видно, как жандармы его лупцевали… Да и от сельчан доставалось. И по заслугам, скажу я вам. Жаль, что мало.

— Мало? — заинтересованно переспросил Жугару. — Поясните, Василий Павлович, о чем речь. Я не совсем понимаю.