На испытаниях

— В реке! Это подумать! Другой раз насовсем утонут! Нет, я его под замок, запру начисто, пусть дома посидит, уголовник! А вас-то чем благодарить? Разве что пол-литра есть... Интересуетесь?

— Непьющий.

— А зовут-то вас как, вы меня простите?

— Александр Евгеньевич.

— Век буду вас помнить, Александр Евгеньевич! А может, зайдете? Не водочки, так чайку? Не прибрано только у нас, вы уж извините...

— Нет, спасибо. Мне еще надо этого вот архаровца довести. Где он живет?

— А вот, аккурат где агитпункт. Лучше давайте я вас провожу.

— Не беспокойтесь.

— Какое беспокойство? Вы их из воды... Да я век должна...

— Вот мой дом, — сказал Сережа-маленький.

Сережа побольше шел, крепко вцепившись в руку матери. Лицо у него было напряженное и гневное.

Они вошли во двор, где агитпункт. Навстречу им что-то яркое, топая, бежало по асфальту. Это была толстая женщина в пестром, большими цветами, халате. Она бежала, переваливаясь на очень высоких каблуках, и крупная грудь моталась туда-сюда.

— Вы еще за это ответите, Иванова! — крикнула она. — Я этой дружбы никогда не одобряла, и вот доплясались! Давайте мальчика! — Она резко дернула к себе Сережу-маленького и строго спросила: — Где его кофта?

— Вот, — сказал Сиверс.

— А почему мокрая? Безобразие! Я вашего сына теперь на порог не пущу, больше того, во двор не пущу! Это квинтэссенция хулиганства! Я обращусь в милицию!

Она повернулась и пошла прочь, таща за руку Сережу-маленького и размахивая мокрой кофтой. Коричневая дверь подъезда захлопнулась за ней с пушечным звуком. Сережа-большой заплакал.

— Не плачь, моя ягодка, не дам я тебя в обиду.

— Ну, ладно, — сказал Сиверс, — я пойду.

— А к нам? Чайку?

— В другой раз, спасибо.

Сиверс пожал ей руку и пошел в сторону своей гостиницы.

— Хороший человек, — вздохнула женщина.

— Он из пакеты умеет, — сказал Сережа.

— Пакета, пакета. Горе ты мое, а не пакета.

10

На пятницу испытаний не было назначено, и Скворцов с удовольствием проспал лишних два часа. Он, когда удавалось, любил поспать, особенно проснуться и опять заснуть, зная, что торопиться некуда. Он даже просил товарищей, чтобы его будили и говорили: «Вставать еще рано». Черт его знает, что ему в этом нравилось. Должно быть, ощущение неисчерпанного счастья.

Сегодня его никто не будил. Он проснулся сам, оделся, умылся (вода была) и вышел в вестибюль. Дверь в дежурку стояла приоткрытая; там разговаривали две женщины.

— Не живет гриб, — говорила одна. — Сморщился, весь повял. Воздух, что ли, для него плохой? Нет, плохо здесь все-таки для русского человека.

— Чего хорошего.

— Ну, пойду. Спасибо на ласке. Гриба попила...

— Заходи еще когда, попьешь.

— Зайду когда. А тебя, я гляжу, все разносит.

— Чисто нервное. От нервов полнею.

Скворцов засмеялся, распахнул дверь, повесил ключ и сказал:

— Здравствуйте, девушки. Все щебечете?

«Девушкам» было лет по пятьдесят, но они смутились и захихикали.

— Товарищ майор? — сказала толстая заведующая. — А я-то смотрю, не захворали ли? Десятый час, а ключ в двери.

— Спал и видел вас во сне, Марья Евстафьевна.

— Все небось выдумываете.

— Честное слово. Люблю роскошных женщин.

Заведующая покраснела до самых плеч и прикрыла рукой вырез сарафана.

— Что вы только говорите, товарищ майор.

— А сами небось женатые, — сказала худая гостья.

— К сожалению, да. Поторопился. А был бы я свободен...

— Был бы свободен — то-то бы дал дрозда, — задумчиво заметила гостья.

— Очень метко сказано. Именно дрозда. Ну, ладно, девушки, пора мне идти. Ауфвидерзеен, на языке врага.

Скворцов откозырял и вышел. Прежде всего он зашел в столовую, где завтраки кончились, а обеды не начались, но, разумеется, Симочка его накормила. У выхода из столовой его задержал бродячий пес по имени Подхалим. Он дрался на помойке с высоконогой свиньей, но, узнав Скворцова, кинулся ему в колени, неистово виляя хвостом и повизгивая от счастья.

— Собака ты, собака, — говорил Скворцов, трепля его по загривку, — ну что тебе надо, собака? Есть тебе хочется, собака?

Подхалим глазами показал, что да.

Скворцов сбегал на кухню, насмешил судомоек, выпросил у повара кость, бросил ее Подхалиму, радостно посмотрел на радость собаки и пошел по своим делам. Ему нужно было зайти в отдел Шумаева, а потом в ЧВБ (чертежно-вычислительное бюро) к майору Тысячному.

Невысокий кирпичный корпус (так называемый лабораторный) был весь обсижен ласточкиными гнездами. Хозяйки-ласточки черно-белыми стрелками сновали вокруг него. Направляясь к входной двери, Скворцов с удивлением увидел, как из окна вывалился стул, ударился о землю, перевернулся и рассыпался. Вскоре за ним последовал второй стул, затем третий.

— Что это у вас стулья из окон летают? — спросил он у дежурного, входя в коридор.

— Подполковник Шумаев выбрасывает, — неохотно ответил дежурный.

— А зачем?

— Кто ж его знает? Не понравились.