На каменной плите

– Ничто не мешало убийце смешаться с толпой и тоже сокрушаться по поводу горькой судьбы Анаэль. Прекрасный способ отвести от себя подозрения, – заметил Беррон. – Мы переписали все имена и начали с мужчин. Допросы, если это можно так назвать, провели без протокола там же, на старой каменной скамье, которая тянется вдоль стены магазина. Никто не попытался уйти. С места не сдвинулись, спокойно ждали своей очереди. Поскольку поговорить с Гвенаэль они не могли, то все свои переживания вываливали на полицию. Они хвалили Анаэль, жалели, вспоминали, в общем, очень трогательно, но ужасно однообразно.

– Вы не заметили, кто-нибудь из них, случайно, не почесывался? – спросил Адамберг.

– Почесывался? В смысле, чесал голову? Или что? – уточнил Верден.

– Нет, руку, ляжку, плечо – что угодно.

– Надо сказать, мы не обратили на это внимания, комиссар.

– Нет, – живо вмешался Беррон. – Передо мной стоял один тип, который все время чесался.

– Вы записали его имя?

Беррон старательно перелистал свой чистенький блокнот с аккуратными записями.

– Ивон Бриан, – произнес он. – Может быть, родственник Анаэль, хотя Брианы встречаются в Бретани на каждом шагу.

– Спасибо, – сказал Адамберг и в свою очередь записал имя в блокнот, заполненный именами, набросками, обрывками фраз и датами – ни ровных строк, ни заголовков, как у Беррона.

– Ой, это же я! – воскликнул Беррон, остановив руку Адамберга, переворачивавшего страницу.

– Да, это вы, лейтенант.

– Почему вы меня нарисовали? Я что, подозреваемый?

– Ничего подобного, мой портрет он тоже нарисовал, – успокоил его Маттьё.

– А зачем? Чтобы запомнить наши лица?

– Нет. Просто чтобы рисовать, – сказал Адамберг.

– Можно посмотреть? – воскликнул Беррон в радостном волнении, словно ему сообщили о денежной премии.

Адамберг протянул ему блокнот, и все склонились над ним. Адамберг набросал портрет Беррона несколькими округлыми линиями. Тот, словно завороженный, замер над страницей.

– Меня ни разу в жизни никто не рисовал, – сказал он почти растроганно. – Карикатуры – да, в комиссариате такое бывало, но чтобы настоящий красивый портрет – никогда. Вы мне его подарите?

Адамберг вырвал листок из блокнота, поставил дату и протянул Беррону.

– Спасибо, комиссар, мне очень приятно, – произнес Беррон, бережно пряча листок.

Маттьё с улыбкой наблюдал за своими парнями, кое-как продиравшимися сквозь извилистые мысли Адамберга. Четверо сотрудников Адамберга подошли чуть позже, и сидр был подан по второму кругу. После трех часов крепкого сна Меркаде был бодр и активен, однако немного смущен, поскольку собрал гораздо меньше материала, чем его сослуживцы.

– На сегодня охота на блохастую живность закончена, – провозгласил Ноэль, похоже вымотанный бесконечными опросами, по его мнению, нелепыми и бессмысленными. Особенно устало он выглядел рядом с жизнерадостной Ретанкур, только посвежевшей от разговоров, которые ей было велено вести любезно и ласково.

– За работу, – сказал Адамберг и первым направился к столу. – У нас всего лишь час на то, чтобы…

Комиссар нахмурился и на несколько секунд замолчал.

– …Все обобщить, – закончил он. – Извините, иногда нужное слово вылетает из головы.

– «Обобщить» – не самое простое слово, скажу я вам, – пробормотал пухлый Беррон, шедший рядом, и Адамберг сразу проникся к нему дружескими, если не братскими чувствами.