На краю неба

В какой-то момент Дима перестал на нее смотреть, отвернулся. Когда Катя вновь столкнулась с его голубыми глазами, замолчала.

— Продолжай, продолжай, — подстегнул он.

— Не будь того первого секса, ты бы ко мне не подошел. — Сердце у Кати тревожно екнуло, но остановиться она не смогла. Понизила тон, но от этого слова не перестали быть острее и больнее. — Так и встречался бы со своей Адочкой. Просто принципы у тебя такие, не знал, наверное, как отцу моему в глаза смотреть будешь, вот и пошел на поводу…

Он поднялся с кресла, но остался стоять у стола. Схватил чашку с кофе, быстро глотнул несколько раз, словно куда-то торопился. Дождавшись от Кати внушительной паузы, взял авторучку и подписал лежащие на столе бумажки. Те самые, кто Катерина принесла ему в кабинет. Брачный договор. С Филяевой.

Щелкнул авторучкой. Этот щелчок в убийственной тишине кабинета прозвучал как выстрел. В голову. У Кати от боли заломило виски.

Один быстрый четкий росчерк. И все. Все.

Больше не хотелось говорить. Ни говорить, ни слушать. Ни любить, ни встречаться. Ни страдать, ни мучиться, ни болеть. Ей больше ничего не хотелось

Глава 16

Крапивин решительно вошел в открытую дверь кабинета Агаты. Она столкнулась с его холодно пылающим взглядом и вздрогнула. Замерла, перестав суетливо складывать в коробку какие-то документы.

— Что-то ты задержалась. Я тебе еще пятнадцать минут назад сказал: чтобы духу твоего здесь не было. Или ты мое спокойствие принимаешь за слабость? Я таких глупых людей, как ты, еще в своей жизни не встречал. Ненавижу людскую глупость. Просто ненавижу.

— Уже ухожу, — быстро сказала и снова завозилась руками. Опустила глаза, боясь смотреть Дмитрию в лицо.

— Ужин со Смоленцевой — это уровень паршивых американских комедий. Было тупо, пошло и грязно, я уже это тебе говорил. Но. Никогда не замечал в твоем поведении каких-то признаков психического расстройства. Потому что только истинный самоубийца может думать, что после “>этого будет жить спокойно, долго и счастливо. — Поднес зажатый между двух пальцев брачный договор к ее лицу, держа его с таким пренебрежением, словно боялся испачкаться. — Или ты забыла, кто я? Забыла?

— Нет.

— А мне кажется, забыла. Стала вдруг беспечно самоуверенной. Знаешь, что меня бесит больше всего? — Бросил документы в урну, подождал, пока Агата посмотрит на него, и скривился, точно раскусил что-то горькое и неприятное. — Меня жутко раздражает, когда приходится опускаться до примитивного уровня, произнося вслух и так вполне очевидные вещи. Что со мной так вести себя нельзя. Что один звонок, и твоя жизнь превратится в ад. И это тебе не Катьке нервы мотать, проблемы у тебя будут покруче. Еще раз рот откроешь, и я заставлю тебя съесть эти бумажки, — с плохо спрятанной злостью закончил он и пошел к двери. На пороге замер, снова с досадой взглянув на бывшую любовницу: — Вот что за примитив, а? Почему люди не понимают хорошего отношения? Я нормально с тобой расстался. Я дал тебе возможность спокойно работать дальше. Что за тупизм? У Катьки-то, понятно, от ревности крышу снесло, а у тебя от чего? Ты меня никогда не любила.

— Ты и сам всегда презирал подобные страсти, — не очень смело, но все же ответила она.

— Не призирал. Просто никогда до нее такого не испытывал.

— В твоем лице я нажила себе кровного врага? Ты теперь будешь мне мстить?

Окинул ее презрительным взглядом:

— Я не привык пировать на падали. Катись уже отсюда к чертям собачьим.

Торопливо вышел из кабинета и вздохнул глубоко, но не свободно. После всего горло словно забило пылью.

Расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Набрал номер Гергердта.

— Артём, давай пораньше встретимся, я уже освободился. Да, получилось раньше. Нет, могу сам к тебе заехать. Мне не трудно. Да, — засмеялся скупо, — можно сказать, по пути.

Ему было не по пути, но хотелось выйти на улицу. Уйти отсюда, двинуться и двигаться, только не сидеть на месте. Поэтому уже через полчаса сидел у Гергердта в клубе, пил с ним крепкий горький кофе и пытался поддерживать разговор.

— Правильно, а то побрякушек надарил, а шкатулку под побрякушки — нет. Ей понравится, не переживай. Женщины такое любят, чтобы была шкатулочка с замочком, а внутри секретик. Любят они такие штучки.

— Вот это я понимаю сервис. Как говорится, с доставкой на дом. — Гера сегодня был на удивление разговорчив.

— К особым клиентам — особенное отношение, — доброжелательно улыбнулся Крапивин.

— Чем же я могу отблагодарить тебя за такое отношение? — иронично рассыпался Артём в благодарностях.

— Кофе достаточно.

— В обед нужно не кофе пить, а обедать. Пойдем.

— Не хочу, — отказался Дима. — Только кофе.

— Димитрий, ну как так? — поддевал Гера. — Что ты упорствуешь? Прям как выпускница на выпускном, ей-богу.

— Артём, не до шуток.

Гергердт всерьез нахмурился:

— Буржуа, ты не здоров? Надо лечиться. Пойдем, говорю.

— Гера, ты как…

— Как кто?

— Как банный лист.

— Вот никогда не думал, что ты можешь так опошлить мои старания. Я ему про порыв души, а он мне про задницу.

— Потому что иногда жизнь — полная задница. И все, что ни делаешь — все в задницу.