Через несколько дней мы должны погрузиться на ледокольный пароход «Таймыр» и поплыть далеко на север. Там, за двумя морями – Белым морем и морем Баренца, – лежат девяносто семь ледяных островов. Это и есть Земля Франца-Иосифа.
На одном из островов, на острове Гукера, приютилось самое северное в мире человеческое поселение – советская полярная обсерватория.
Будто в шутку назвали этот полярный архипелаг Землей Франца-Иосифа. Здесь и земли-то почти нет. Это Земля без земли. Никогда не тающий лед, вековые ледники, целые горы зеленого льда покрывают все девяносто семь островов архипелага. Только кое-где, на мысах и отмелях островов, из-подо льда выходят узкие гряды черного дикого базальта.
Девять с лишним месяцев там зима – морозы, бураны, вьюги, а остальные два месяца – и весна, и лето, и осень – все вместе. Треть года там ночь – не восходит солнце. Там дуют ветры ураганной силы и стеной несут колючий сухой снег, засыпают, заваливают одинокие клочки черной земли.
Ни лошади, ни волы, ни верблюды, ни даже северные олени не выживают в этой стране. Выживают там только собаки, да и то не всякие, а особые породы северных собак.
Это – выносливые полярные псы с густым подшерстком, с крепкими ногами, с железными челюстями, умные, смелые, неприхотливые в корме.
Сотни и тысячи километров пробегают эти ездовые собаки по крепкому снегу, по голому льду, переваливают через ледники, перебираются через торосы и ропаки[3]
, тащат за собою санки-нарты с людьми и кладью.Полярные собаки спят прямо на снегу, едят мороженое мясо моржей, медведей, тюленей. А если нет ни моржей, ни медведей, ни тюленей, тогда собаки – сами себе корм: путник убивает одну из них, разрубает на куски и бросает упряжке: жрите.
А бывали и такие случаи, когда люди, чтобы не умереть с голода, по одной убивали своих собак и сами питались их мясом.
В дневнике полярного путешественника, капитана Каньи, есть такая запись:
«
Каньи и его спутники питались собачиной целых пятнадцать суток, и только это спасло их от смерти.
Немало охотников, путешественников, ученых погибло в Арктике и Антарктике из-за того, что у них не было вовсе собак или собаки были плохие.
У южного полюса погибли, возвращаясь пешком к своей базе, англичане капитан Роберт Скотт и его спутники. Всего только в двадцати километрах от них была и пища, и одежда, и топливо, а они умерли с голода и холода, потому что у них не было ездовых собак.
Датчане Мюлиус Эриксен и два его товарища не могли без собак вырваться из ледников Гренландии. Без собак погибли девять спутников русского штурмана Альбанова. Умерли, не добравшись до жилья, норвежцы Кнудсен и Тессем.
Теперь без полярных собак не обходится ни одна экспедиция, ни одна зимовка.
И наравне с людским снаряжением, с продовольствием, медикаментами и одеждой каждая зимовка и экспедиция берет с собой снаряжение, лекарства и корм для собак. Берет легкие охотничьи и тяжелые, крепкие походные нарты, сбрую, ремни и цепочки, суконные собачьи башмаки, шерстяные вязаные набрюшники, мясо или пеммикан[4]
– собачью еду.Чтобы кормить собак, лечить их, чинить собачью сбрую и нарты, дрессировать и приучать к работе щенят, запрягать и вести в походе упряжку, чтобы заведовать всем этим большим собачьим хозяйством, в каждой полярной экспедиции есть специальные люди – каюры, собачьи кучера.
С нами на Землю Франца-Иосифа ехали зимовать два каюра: мой товарищ комсомолец Боря Линев и Степан Стремоухов. Стремоухов ехал помощником Бори, хотя и был старше его на добрых пятнадцать лет.
И вот теперь Боря ходил по сараю, сосредоточенно оглядывал, ощупывал, сравнивал собак, тискал их, дул им в шерсть, хватал за лапы и загривки.
– Чего тут выбирать? – кричал Боря, стараясь перекричать собак. – Чего тут можно набрать из этого барахла? Разве это собаки? Это одно рыдание, а не собаки…
Боря Линев вез с собой на зимовку трех собственных псов: черного сильного, большого Байкала и двух маленьких, вертких промысловых лаек: – Жукэ и Серого.
Жукэ был серого цвета, а Серый – рыжего.
Погрузка
В ожидании «Таймыра» мы, зимовщики, жили в Архангельске в большой новой гостинице на улице Павлина Виноградова. Это единственная в городе улица, по которой ходит трамвай. Улица вся разворочена, на мостовой валяются куски трамвайных рельсов, шпалы и крестовины.
Раннее утро. Еще солнышко не поднялось над крышами, и на булыжники мостовой ложатся длинные тени домов, еще сверкают и горят, отражая невидимое солнце, окна верхнего этажа нашей гостиницы, а мы уже стоим среди улицы, ждем трамвая.
По утрам холодновато. Мы ежимся и топчемся на остановке, поглядывая на занавешенные окна домов – там люди спят, им некуда торопиться.
Трамвай подходит полупустой. Вагончики маленькие, чистенькие и пахнут свежей краской.
На новых, блестящих скамейках сидят угрюмые поморы, бородатые норвежцы. Скуластые ненцы и вогулы держат билеты в зубах.