На критических углах

Замполит был и остался летчиком. Воздух, стремительный полет, виртуозное мастерство маневра не были для него холодными формулами начетчика. Он говорил, и боевые эпизоды, захватывающие, мужественные и суровые в своей простоте, оживали перед слушателями, будили в них чувство гордости. Слушая Комова, офицеры как бы принимали боевую эстафету старшего поколения. Комов чувствовал аудиторию. Невидимые, но прочные нити протянулись между ним и слушателями.

После окончания доклада майор задержал Бушуева и Николаева, предложив им зайти к секретарю партийного бюро. Разговор состоялся об Астахове.

— Не хочется повторять избитые истины, — сказал замполит. — От частых заклинаний эти истины зачастую утрачивают свою силу воздействия и становятся чем-то привычным и в то же время далеким. Мы очень часто проводим комсомольские и партийные собрания, пишем верные резолюции, посылаем копии наших протоколов и решений в вышестоящие организации и… забываем порой существо наших решений, ту живинку, то волнение крови, без которых всякое дело мертво и обречено на забвение. Два раза на комсомольских собраниях мы ставили вопрос об Астахове. Мы записывали умные, верные, по существу, решения, а дальше? Что мы сделали для того, чтобы поддержать человека, помочь ему выправиться, подняться и осознать свои ошибки? Оказалось, что евсюковы дальновиднее нас, они не теряют времени на скучное резонерство. Бушуев, школьный товарищ, обиделся, стал бойкотировать Астахова, толкая его тем самым в объятия Евсюкова…

— Что же, я должен ходить с Астаховым по ресторанам и пить водку? — бросил Бушуев.

— А почему надо бросаться из одной крайности в другую? Читать скучные наставления или пить водку? Скажите, старший лейтенант Бушуев, Астахов — наш, советский человек?

— По своей природе — да… Конечно советский человек.

— Мне кажется, что очень важно сохранить человека в строю. Астахов болен, тяжело болен, и от нас зависит, что с ним будет дальше. Как он ведет себя в последнее время?

— Нигде не бывает. С Шутовой, как мне кажется, он порвал окончательно. Уже несколько дней она звонит ему, но Геннадий не подходит к телефону. Вчера вечером Шутова приезжала на машине, ждала его. Он слышал сигнал, но не вышел к ней. В свободное время Астахов всегда дома, но ни с кем не общается, не разговаривает, лежит на койке и молча смотрит в потолок…

— Наступил кризис, — заметил Юдин.

— Возможно, — согласился Комов. — Кризис наступил, но в связи с чем? С какой переоценкой ценностей? — обратился он к Бушуеву.

— Не знаю…

— Очень плохо, что мы этого не знаем…

Разговор затянулся за полдень. В час дня Комов направился в гарнизонную библиотеку. Читателей не было, и Леночка, запирая библиотеку на обеденный перерыв, сказала, приветливо пожимая его руку:

— Как хорошо, что вы пришли. «Открытую книгу» прочли?

— Нет. Для меня это не просто книга…

— Что же вы замолчали? — спросила она и, взяв его под руку, повела за стеллажи с книгами. Здесь стояло старое, неизвестно как попавшее сюда, плюшевое кресло, стул и маленький круглый столик. Комов сел в кресло. Леночка, взобравшись с ногами на стул, подперла кулачками подбородок и выжидательно замерла. Он не видел ее глаз. Между ней и окном был книжный стеллаж, и скупой дневной свет, проникая через книги, ложился тенями, похожими на кружевные тени листвы.

— Для вас «это не просто книга», — напомнила она.

— Для меня это открытая дверь в не совсем мне понятный мир, — сказал Комов и пожалел было о сказанном, но Лена заметила:

— Если бы вы знали, как я ценю ваше мнение, Анатолий Сергеевич, ваше теплое, дружеское слово, вы бы смелее перешагнули порог этой двери.

«Опять литература», — с досадой подумал Комов и неожиданно, против своего желания, сказал:

— Мир ваш мне не совсем понятен не потому, что вы представляетесь мне загадочной, сложной натурой. Просто вы у своего порога сложили столько всякого литературного хлама, что за всем этим трудно увидеть и узнать вас — простую, хорошую русскую девушку.

— Я в этом не виновата. Родители мои были всегда заняты. Я рано выучилась читать, герои книг стали участниками моих детских игр, я привыкла мыслить языком литературных образов. Но разве вы когда-нибудь сомневались в моей искренности? — спросила Лена.

— Я и сейчас пришел для того, чтобы поговорить с вами без всяких литературных украшений, искренне и просто…