На критических углах

Постучав, в кабинет вошел майор Комов и вызвал подполковника Жилина. На несколько минут Евсюков остался один. За это время он успел передумать многое и все-таки не мог понять одного — в какой взаимосвязи находится убийство Родина и все эти вопросы подполковника по поводу того, что говорил Левыкин.

Подполковник вошел в кабинет и предложил Евсюкову пока пройти в маленькую, раньше незамеченную им комнату. Через обитую войлоком и клеенкой дверь из кабинета не было слышно ни звука.

А в кабинете происходили странные вещи: в сопровождении Комова вошел Аркадий Аркадьевич Шутов. Он был взволнован и в то же время растерян.

— Прошу вас, Аркадий Аркадьевич, еще раз все рассказать подполковнику, — сказал Комов.

— Я просто считаю это своим долгом! — начал он высоким стилем и театральным жестом откинул со лба нависшую прядь длинных волос. — Понимаете, товарищ подполковник, сегодня утром сажусь за письменный стол, открываю том «Итальянская архитектура эпохи Возрождения» и вдруг между страниц нахожу вот этот опус! — Он положил перед Жилиным уже знакомую нам записку Нонне от «друга». — Вызываю дочь, спрашиваю, что это такое? А это дитя современности с эдакой, знаете, гарольдовской улыбкой отвечает: «Это мое личное дело!» Нет, вы подумайте — убийство и шантаж — ее личное дело! И это наша, советская молодежь!..

— Товарищ Шутов, вы разговариваете в таком раздраженном тоне, словно я или подполковник ответственны за воспитание вашей дочери! — резко сказал Комов и добавил: — Я думаю, что Нонна Аркадьевна к советской молодежи имеет очень отдаленное отношение.

Весь как-то поникнув и утратив свой обличительный пыл, Шутов уже просто, по-человечески, сказал:

— Жена была такая же взбалмошная, ушла от меня. Девчонка пяти лет осталась без матери. Я целые дни не бываю дома, воспитывала ее сестра жены, тоже, знаете, дамочка — мозги набекрень. Дочь прожила у нее шесть лет, уехала Настей, а вернулась Нонной…

— Я бы просил вас быть ближе к основной теме нашего разговора, — напомнил подполковник.

— Самое ужасное, что она послушала этого неизвестного «друга» и написала Астахову письмо…

— Где сейчас ваша дочь? — спросил Жилин.

— Как ни упиралась, привез. Сидит в машине, — ответил Шутов.

— Пригласите ее сюда, в кабинет.

— Пожалуйста, — со вздохом сказал Шутов и вышел из кабинета.

Подполковник вызвал Евсюкова и, показав ему письмо, принесенное Шутовым, сказал:

— Этот почерк вам незнаком?

— Знаком и почерк и бумага! — выпалил Евсюков. — Оба раза я получал записки, написанные этой рукой, на такой же самой бумаге.

— Хорошо. Пройдите в эту комнату, вы еще нам понадобитесь, — сказал подполковник и, проводив Евсюкова, плотно притворил за ним дверь.

Пока еще плохо разбираясь в происходящем, не задавая никаких вопросов, Комов сидел в стороне, наблюдая за Жилиным.

Вошла Нонна. Она была в черном платье, черной шляпке с вуалеткой, опущенной на глаза. Это был кокетливый траур.

— . Садитесь, — сухо сказал подполковник и, откровенно рассматривая Нонну, заметил: — Вы в трауре?

— Да.

— Позвольте спросить, по ком?

— По другу. Хорошему, милому другу.

— Его имя, отчество и фамилия?

— Это обязательно?

— Обязательно.

— Евгений Владимирович Каншин.

— Где он работал?

— Он был главным инженером завода «Металлоштамп».

— Вы были на похоронах, отдали последний долг покойному?

— Нет. Покойнику это все равно, а меня похороны очень расстраивают.

— Когда умер инженер Каншин?

— Он был убит двадцать пятого числа, в парадном дома семнадцать по Октябрьской улице.

Жилин снял трубку телефона:

— «Байкал»? Дайте город. Город? Три пятьдесят пять. Майор Демин? Это подполковник Жилин, здравствуйте. Расскажите, Захар Герасимович, при каких обстоятельствах был убит инженер Каншин? Двадцать пятого числа. Как, ничего не знаете? В парадном дома номер семнадцать по Октябрьской улице. Интересно. У вас там под рукой есть список городских телефонов? Посмотрите, пожалуйста, телефон главного инженера завода «Металлоштамп»…

Наступила пауза, во время которой, скрывая свое беспокойство, Нонна прикладывала к глазам тонкий кружевной платочек, пахнущий крепкими духами.

— Как говорите? — переспросил подполковник. — Один семьдесят восемь? Спасибо. — Нажав на рычаг телефона, Жилин дал отбой и спросил: — «Байкал»? Дайте город. Один семьдесят восемь! Это кабинет главного инженера? Кто со мной говорит? Как вы сказали? Каншин? Евгений Владимирович? Ну, здравствуйте! С вами говорит подполковник Жилин. Вы могли бы меня завтра принять, товарищ Каншин? Вот и отлично! Буду в первой половине дня. — Положив на рычаг трубку, он сказал Нонне: — А покойничек-то ваш жив!

Лицо Нонны покрылось красными пятнами. Теребя платочек в руках, она порвала кружево, откашлялась, как певица перед ответственной арией, но так ничего и не сказав, вышла из кабинета. Столкнувшись с ней в дверях, в кабинет вошел Астахов и, тяжело дыша, прислонился к стене.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА