На крючке ярости

Парень поник и, опустив голову, понуро вздохнул, виновато кивая. С мамой он ссорился реже всего, должно быть, потому, что ее любовь ощущал сильнее и острее, нежели привязанность прочих родственников.

— Прости. Мне… на самом деле, очень плохо, когда я думаю, что вот сейчас, в эту минуту, он слышит, что я говорю. Очень мерзко сознавать это, отвратительно на душе — он сделал из меня предателя против моей воли! Как мне быть теперь?.. — он поднял взгляд, с надеждой взирая на собеседницу. Сейчас, в эти секунды, он вдруг вновь почувствовал себя маленьким мальчиком, убежденным, что мама может решить все проблемы и безмерно захотел спрятаться за нее, как делал в шесть лет.

Увы, сейчас бы это уже не помогло.

— Я не знаю, — Татьяна, помолчав немного, на секунду сжала губы, — Не знаю, Анри, но уверена, что твой дедушка обязательно что-нибудь придумает. В конечном итоге… — она слабо усмехнулась, — Не зря же его называют великим мастером Альбертом. Займись пока чем-нибудь отвлеченным, не думай об этом. У тебя есть какие-то задания в институте?

— Да… — Анри почесал в затылке, и в самом деле отвлекаясь от пасмурных размышлений, — Тригонометрия, я там никак не мог решить… Сейчас займусь. Мама! — заметив, что мать уже направилась к двери, молодой человек поспешил ее окликнуть, — Я… говорил с Аном. После того, как… после всего, в общем.

Татьяна остановилась, не поворачиваясь и внимательно слушая. Как реагировать, она пока не знала.

— Рассказал ему, что сделал Чеслав и, знаешь… оборотень не пытался мне помешать, — он на секунду примолк и твердо продолжил, — Ан сказал, что никогда и ни за что не позволит ему убить меня.

Девушка медленно обернулась, пристально взирая на сына.

— Ты веришь ему?

Анри уверенно кивнул.

— Да. Он никогда не оставлял меня, не оставит и на сей раз. Может быть, что он уже говорит с Чеславом…

* * *

Анхель обратился на полушаге, возник из ниоткуда прямо на ходу, резко и быстро приближаясь к сидящему на каменном полу темницы по-прежнему скованному пленнику.

— Как ты смел? — голос его прозвучал низко, приглушенно: ворас был в ярости и с трудом сдерживал ее.

Чеслав медленно растянул губы в улыбке, взирая на него с зашкаливающей доброжелательностью.

— Здравствуй, Ан. Как удивительно видеть тебя второй раз за день, чем же я заслужил такую честь?

В голосе рыжего явственно чувствовался яд, и мужчина, ощущая, как гнев в душе разгорается, подпитываемый им, еще больше, стиснул кулаки.

— Не юродствуй! Ты знаешь, почему я пришел, Чес, знаешь прекрасно… ты ведь слышал все, что говорил мне Анри!

— Слышал, — рыжий ухмыльнулся, — И, признаться, был изрядно позабавлен выражениями, какие позволил себе маленький наследник. Даже я не разрешаю себе так говорить, хотя во мне и нет благородной крови.

Анхель нахмурился. Попытка старого друга ускользнуть от объяснений не могла укрыться от него — в конце концов, он знал его всю жизнь, и изучил не хуже, чем самого себя, — и вызывала в душе откровенное раздражение.

— Как ты посмел сделать этого мальчика разменной монетой в своих играх? — он скрипнул зубами, немного надвигаясь на пленника, — Как тебе пришло в голову использовать ту магию на нем?!

Чеслав немного откинулся назад, с удобством устраиваясь на твердом полу и широко улыбнулся. Лицо его обрело выражение насмешливой безмятежности.

— А почему нет, Ан? В конце концов, маленький наследник — всего лишь мальчишка, потомок двух, а то и трех проклятых родов. Он обречен от рождения, и мое проклятие…

— Ты затащил его сюда! — ворас сжал кулаки, борясь с желанием как следует встряхнуть собеседника, — Обманул, заставил подойти! Солгал! Сделал из него предателя против воли, ты медленно убиваешь его! Не называй это следствием проклятия, Чес — это твои новые игры! Игры, которые мне не нравятся.

— Правда? — оборотень удивленно приподнял брови, — Отчего же? Моя память подсказывает мне немало похожих случаев, Ан… Помнишь, как в шестом веке ты убивал детей? Маленьких потомков Мактиере и ла Бошеров, ты не щадил их, не щадил никого! Я не одобрял этого, — желтые глаза чуть сверкнули, — Я называл тебя жестоким, безжалостным, а ты говорил, что это справедливость, а не жестокость. Повторял из раза в раз, и я смирился. Привык… стал таким же жестоким, как и ты, — пленник немного прищурился, — Я жил ради тебя, Ан, всю свою жизнь, я делал все, чтобы отомстить за тебя, я отдал всего себя на исполнение твоих целей! Ради тебя, ради нашей дружбы, брат, я готов был на все. И что же теперь? — он попытался склонить голову набок, но потерпел фиаско и негромко зашипел сквозь стиснутые зубы. Анхель, внимательно слушающий его, внезапно понял, что названный брат зол.

— Теперь, когда я в плену, а ты на свободе! Что делаешь ты, Ан? Ты заводишь дружбу с мальчишкой, с врагом, ты забываешь обо мне и бросаешь меня гнить в подземелье на пятнадцать лет, даже не пытаясь помочь мне! — в желтых глазах свирепствовало уже не сдерживаемое пламя: Чеслав был по-настоящему зол, и то, на кого он злился, бесило его еще сильнее.

— Чес, что… — ворас мотнул головой, пытаясь сообразить, как ответить.