На крутой дороге

За городом холодной белизной светилась степь. Куда-то к невидимому селу вела утоптанная тропка. По утрам и вечерам, когда шли люди, она походила на живую подвижную цепь, а сейчас была пустынной. И на душе сделалось совсем холодно и пусто. Пока была на людях, ее тянуло подальше от них, но, оказавшись среди этой холодной пустыни, почувствовала, как страшно она теперь одинока.

Вдали над темной стеной леса, как над горой, медной горбушкой выплывала луна, вешним половодьем залил все вокруг. Надежда остановилась, захваченная этим лунным сиянием. И вдруг луна вздрогнула, качнулась в одну сторону, в другую и поплыла вверх, расплываясь на множество мутных горбушек…

Хотела вернуться домой, когда все уже будут спать, и этим избежать лишних расспросов. Но дома и не собирались ложиться. Ее нетерпеливо ждали. А как же! Они готовы были ждать до утра. А чтобы скоротать время, каждый что-нибудь делал. Лукинична и бабка Орина вязали носки — готовили подарки фронтовикам. Груня вышивала кисеты. Она любила вышивать, и кисеты выходили у нее очень красивые. На двух, уже готовых, шелком сверкали слова: «Воину Ивану». И Надежда понимала подругу. Груне хотелось, чтобы эти кисеты попали бойцам с таким же именем, как у ее любимого. Но на третьем она вышивала другое имя — у Надежды заколотилось сердце: «Воину Вас…» Дальше Груня не успела еще вышить.

Не спал и Юрасик. Лукинична не могла его уложить. Да и работы у него набежало не меньше, чем у взрослых. В углу стояла елка — тетя Груня принесла из лесу, так надо же кому-то ее нарядить. И он сопел, пыхтел, вырезая из бумаги то самолеты, то звезды, то разных зверюшек, торопясь к приезду мамы хоть немного украсить зеленые ветви. В этот год в каждом доме как самое драгоценное украшение вешали на елку треугольники — фронтовые письма, а у них таких писем не было.

— А может, там хоть какой-нибудь давнишний завалялся? — еще днем приставал он к бабушке.

— А зачем тебе? — не поняла сначала старушка.

— Да… потом скажу.

— Нету, дитятко, нету, — сокрушенно качала головой Лукинична. — Вот, может, скоро будет.

Однако мальчуган не мог смириться с мыслью, что на его елке не будет никакого известия от отца. И он сообразил, сам себе прислал телеграмму, настоящую, на телеграфном бланке, добытом тайком от бабуси на почте. Эту телеграмму Юрасик нацепил на елку перед самым приходом матери, когда услышал во дворе ее шаги. Нацепил на самой верхушке, а на телеграмме не без помощи тети Груни, закорючками было выведено и карандашами разных цветов разрисовано: «Новогодний привет от татка!»

Эта телеграмма бросилась Надежде в глаза, лишь только она переступила порог дома, и окончательно убедила ее, что вторично хоронить Василя нельзя…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

Крутыми дорогами, холодными вьюгами начинался новый, сорок второй год. Новыми горестями, новыми тревогами полнилась страна, охваченная военными грозами и пожарами. Уже далеко в тылу врага стонал полоненный, но не покоренный Киев, повешенные раскачивались на улицах Харькова, кровавились зарева в Подмосковье, кольцом смыкались они над Ленинградом и все выше взвивались на юге, на подступах к Дону.

Темнели снега от крови, багрянились метелицы сполохами зарниц. Ломались, менялись линии фронта, изнемогали в битвах бойцы, недосыпая, недоедая, замерзая в снегах, всякий раз с надеждой бросаясь в наступление и с болью, с горечью оставляя врагу новые города и села.

Война требовала техники. Только с помощью техники можно было остановить фашистские армады, вооруженные всей континентальной Европой. Но после утраты крупнейших индустриальных центров оставшиеся действующие заводы не могли полностью обеспечить фронт. Они задыхались от перенапряжения. Жизнь требовала строительства новых заводов, и от запорожчан она требовала спешить со своей стройкой.

Из Москвы вернулся Морозов. В наркомате ему удалось одолеть сторонников легкой войны — к сожалению, и такие еще существовали, — и к запорожскому листопрокатному проявили больше внимания. На помощь запорожчанам прислали отряд монтажников. Вернули заводских прокатчиков, работавших на других заводах.

Январь и февраль в Зауралье отличаются особенно лютыми морозами и вьюгами, однако нельзя было считаться с погодой. Как и на фронте, люди работали без отдыха и сна, падали обессиленные и вновь поднимались, подобно акробатам, повисали на высоких фермах, обмораживали руки, лица, но не отступали. И в вихрях метелей все отчетливее вырисовывались очертания гигантского корпуса. Он напоминал невиданных размеров ледокол, который дерзко шел напролом в снеговом шторме.

Надежда не жаловалась на перенапряжение. Она даже желала его для себя. Только здесь, на стройке, она хоть немного забывалась, приходила в равновесие. Теперь перед нею пролегла особенно крутая дорога, дорога вдовьей судьбы, и только в работе, в неотложных обязанностях подавляла она боль незаживающей раны. Нередко уже и после смены, когда свое задание было выполнено, она выискивала другие дела, помогала кому-нибудь, не выходя из цеха до поздней ночи.