На крутой дороге

Вскоре за рекой показалась длинная вереница заложников. Их тоже пригнали на этот берег и поставили рядом с толпой женщин и детей.

Отдельно и под особой охраной привели профессора. Его сразу же схватили за связанные искалеченные руки, вытащили на пригорок и нарочно бросили возле тополя на возвышенности, чтобы всем было видно.

Во дворе засуетилась карательная команда. Между рядами автоматчиков, как вдоль почетного караула, следом за оберфюрером на бугор поднялась стая гестаповской офицерни. Они шли не торопясь, как грозные судьи. Но было видно, что они нервничали, почему-то спорили между собой, злобно огрызаясь друг на друга, — видимо, казнь, которой они должны были подвергнуть профессора, еще не всех удовлетворяла.

Оберфюрер подозвал к себе жандармского офицера и отдал какое-то приказание. Вся карательная команда немедленно бросилась в хату.

Народ стоял неподвижно. Люди с ужасом смотрели на беготню вокруг профессора и чувствовали, что именно сейчас на их глазах готовится что-то небывало жестокое и страшное.

На высоких тополях искрилось солнце. Оно было яркое и не по-осеннему теплое, но людям казалось мутным и холодным. Каждый чувствовал себя так, будто его все сильнее сковывало льдом. Даже в самом воздухе в это тихое золотистое утро было что-то гнетущее, мертвое, словно воздух остановился, застыв в предчувствии ужаса.

Профессор лежал на бугре под тополем, как на высоком помосте. Лежал, немного задумавшийся и, казалось, совсем безразличный к тому, что затевали гестаповцы.

Внизу, меж огромными камнями, покрытыми зеленым мхом, под длинными косами гибкой лозы, безмятежно играла с солнцем речка Ирпень. Немного дальше, среди кудрявых верб, возвышалась плотина. За нею широким, плёсом до самого леса сверкало озеро, белела мельница, маленькая электростанция, а по бокам плотины — в одну и другую стороны — по склонам берегов разбегались меж деревьев белые хаты Ярошивки и Томашовки.

С пригорка профессору был виден как на ладони весь этот любимый им уголок родного края.

О чем думал в эти минуты Петр Михайлович? Может быть, о родных, о сыновьях, о друзьях, и ему хотелось хоть кого-нибудь из них увидеть сейчас. Может, о судьбе отряда, о Киеве, который вот-вот будет освобожден, а он, профессор Буйко, уже никогда его не увидит.

Время от времени профессор словно бы просыпался и с тревогой начинал искать глазами кого-то в толпе. Видимо, он боялся, что жена его тоже может узнать о том, что с ним случилось, и прийти сюда.

Но ее не было.

Вдруг из толпы женщин протолкалась вперед сгорбленная старушка, закутанная в большую полосатую шерстяную шаль. Профессор узнал Горпину Романовну, и люди заметили, что он вновь насторожился.

Как раз у этой старушки скрывалась сейчас Александра Алексеевна.

Горпина Романовна скомкала у рта край шали, будто сама себе закрывала рот, чтобы не крикнуть, и сквозь слезы смотрела на Петра Михайловича, беспомощно покачивая головой. Профессор предостерегающе слегка кивнул ей. Она наклонила голову в знак того, что поняла предостережение. Потом профессор еле заметно поклонился ей, прощаясь. Она тоже поклонилась ему, поклонилась низко-низко, до самой земли, и не выдержала — упала, забилась на песке.

Хорошо, что люди вовремя подхватили ее, подняли на ноги и заслонили собой.

Почти одновременно со старушкой в той же самой толпе появился нездешний и, вероятно, никому не знакомый мальчик. Он вел себя как-то необычно. Ему почему-то не стоялось на одном месте: он непрестанно, проталкивался вперед то с одного конца толпы, то с другого, осторожно поглядывал на жандармов и тревожно всматривался своими ясными глазенками в глаза профессора. Иногда он прикладывал ко рту или ко лбу пальцы и часто-часто перебирал ими, как делают немые.

Создавалось впечатление, что мальчик настойчиво пытается привлечь к себе внимание профессора. Однако Буйко долго не замечал его.

Но вот мальчик совсем выдвинулся из толпы и смело встал впереди всех. Профессор поднял голову. Глаза его вдруг так загорелись, будто перед ним появился его спаситель: он увидел Яшу.

«Откуда ты? Где был? Как попал сюда?» — сразу прочел Яша во взволнованном взгляде Петра Михайловича.

Мальчик обрадовался, что профессор наконец-то узнал его. Он снова скрылся в толпе, немного повертелся среди детворы, потом встал за кустом, чтобы его не видели жандармы, и, быстро перебирая пальцами, начал отвечать на немые вопросы профессора.

Он напомнил про эшелон невольников и вагон номер один. На крыше этого вагона мальчик ехал долго и куда-то очень далеко… Затем Яша быстро провел рукой по щеке. Это про рязанца. Рязанец спасен, он сейчас «большой», то есть командир. Отряд рязанца присоединился к Грисюку. Его, Яшу, прислали на разведку.