На ленских берегах

И быстро выписала авиабилет. А Анатолия уже тошнило, в глазах начинало темнеть. Шатаясь, он вышел на улицу в надежде скорей добраться до санатория, где сможет получить врачебную помощь. Но тут свинцовые тучи, сплошь затянувшие небосклон, как огромные быки, с огромной, непостижимой человеческому разуму силой столкнулись между собой, и тотчас с треском, до самой земли разрывая небосклон, ослепляя яркой огневой вспышкой, прокатилась молния. За ней глухо несколько раз ухнул ночным филином раскатистый гром, словно и вправду по небесам на своей телеге стремительно проехал Илья-пророк, и на землю хлынул, как из ведра, самый настоящий ливень. В одну секунду он промочил до нитки одежду. От охватившего озноба зубы мелко-мелко застучали. И вдруг ему стало так жалко себя, что Анатолий чуть не расплакался. Но именно эта минутная слабость словно враз утроила его силы, и он сумел-таки, оставляя на паркетном, до блеска начищенном полу водяные полосы, добраться до врачебного кабинета и последнее, что ему тогда запомнилось, — это испуганное лицо женщины в белом...

Очнулся он под утро на койке в больничной палате, где и пролежал почти до конца санаторной путёвки, с таким трудом выбитой отцом у строгого председателя профсоюза совхоза. Перед самой выпиской, в последний раз осмотрев довольно быстро заживающую рану, лечащий врач, пожилой мужчина, седовласый, с лицом, испещрённым, как поле бороздами, глубокими морщинами, хотя вроде бы и остался доволен, но все же предупреждающе, с грустными глазами сказал:

— Молодой человек, думаю, дней так через пять-шесть травмированная кисть заживёт, но, как оказалось, бешеная овчарка, прокусив её насквозь, серьёзно задела сухожилие. Поэтому вам надо об этом не забывать, как бы вам жизнь ни казалась прекрасной, почаще навещать хирурга...

— А конкретно, чем может обернуться моя забывчивость? — беспечно спросил Анатолий, торопливо взглянув на часы, поскольку надо было срочно выезжать в аэропорт города Минеральные воды.

— Тем, что со временем ваш средний палец будет всё меньше и меньше разгибаться, — хоть ломай! — и, в конце концов, останется словно зажатым крепко в кулак. Поверьте мне, это так неудобно!.. Об эстетической стороне я уж и не говорю! И не улыбайтесь беспечно!

— Извините! Я вас понял! Благодарю за помощь, за добрый совет, но мне действительно необходимо собираться в дорогу!

На обратном пути, летя из Иркутска, самолёт из-за обложных дождей, напрочь расквасивших земляное полотно Ленского аэродрома, совершил вынужденную посадку в городе Олекме, получившем название от стремительной, студёной, многоводной таёжной реки, впадавшей в Лену. Ждать, как говорится, у моря погоды Анатолий не стал, а сразу из аэропорта направился на пристань в надежде, что ему повезёт с пассажирским пароходом. И действительно, у диспетчера узнал, что пароход отплывает вечером в сторону Усть-Кута. Просмотрев прейскурант, понял, что денег у него осталось только на палубный билет. Тотчас приобрёл его, впервые пожалев о заказанных в ателье на курорте брюках, которые он так и не забрал по причине вынужденного, ну, никак непредвиденного лежания в больнице, а значит, деньги, заплаченные за пошив брюк, которые ой как пригодились бы сейчас, просто оказались выброшенными на ветер! Но, как говорится, нет худа без добра: пароход делал остановку в родном посёлке, тем самым дорога сокращалась на немалых сто пятьдесят километров. А то, что придётся почти двое суток голодать, ночью спать на голой железной палубе, подложив под голову полено и укрываясь свежим, прохладным августовским туманом, Анатолия не пугало — настолько он был заряжен духовно на скорейший приезд к юной подруге, из-за него попавшей в интересное положение!..

Не долечившись, с покусанной кистью, без гроша в кармане он возвратился в родной посёлок. Но своей якобы беременной подруги, к глубокому огорчению, там не нашёл. Она, оказывается, смогла успешно поступить в одно из республиканских училищ, готовящих часовых дел мастеров, и находилась на сельхозработах где-то в улусе под Якутском. Чтобы съездить за ней, требовались деньги на билеты, и наш дорогой, так сказать, рыцарь без страха и упрека стал работать днём в совхозе, а с вечера до поздней ночи заниматься так называемым калымом... Складывал соседу-татарину, живущему в браке с якуткой, в штабель для просушки тёс, терпко пахнувший смолой и опилками, переносил в сарай для зимнего хранения свежее, только что привезённое с покоса душистое, словно настоянное на горячем воздухе и цветущей мяте, сено. Но чаще всего по вечерам пожилым вдовам колол лиственничные толстенные чурки на поленья и складывал их вдоль забора в поленницу.