На литературных перекрестках

Октябрьская революция распахнула перед юношей двери Казахского Института Народного Образования, а встреча в его стенах с Елюбаем Умурзаковым, талантливым актером-любителем, определила дальнейший путь жизни будущего народного артиста.

В день открытия казахского театра выступал молодой артист Капан Бадыров. Он держался на сцене неплохо, не хуже других актеров, вчерашних любителей, но все же запомнился зрителям своим выступлением не в спектакле, а в дивертисменте. Когда непобедимый борец Хаджи Мукан, принявший посильное участие в концерте, вышел на сцену показать свою легендарную силу, именно Капан помог ему продемонстрировать стальную мощь его грудной клетки.

Всякий, кто был в тот день в театре, хорошо помнит, как борцу положили на грудь мельничный жернов и как Капан Бадыров, красавец атлетического сложения, вооружившись кузнечным молотом, расколол огромный камень на несколько кусков.

Вот с этих двух выступлений, — в спектакле и в концерте, — начался творческий путь Капана Бадырова.

Через пять месяцев Бадыров сдал убогое имущество новому реквизитору. Как «неспособного» актера его освободили от работы в театре. С горьким осадком в душе разочарованный Капан вернулся в родной аул и по-прежнему стал работать преподавателем по ликвидации неграмотности.

Эта работа в те годы была необходима и важна для республики, жители степей жаждали знаний. Но Капан отлично сознавал, что ему самому необходимо еще учиться и учиться. Он рвался в большой город, где есть театр. И он поехал в Алма-Ату, поступил учиться в зооветеринарный и землеустроительный техникум. Здесь Капан организовал любительский драматический кружок и начал работать в нем как режиссер. Успешную его работу заметили в горкоме комсомола и поручили руководить театром рабочей молодежи — ТРАМ.

В 1928 году Казахский национальный государственный театр переехал из Кзыл-Орды в новую столицу — Алма-Ату. Капан Бадыров попытался снова попасть в театр, но ему нашлось место лишь в суфлерской будке, да и то ненадолго. Раздосадованный Капан решил уехать в Ленинград учиться, но тут счастье неожиданно повернулось к нему лицом. Один из исполнителей, занятый в пьесе «Мятеж» (по книге Фурманова), не вернулся к сроку из отпуска. Над праздничным спектаклем, приуроченным к 7 ноября, нависла угроза срыва. Дирекция театра обратилась к Капану с просьбой «выручить». И Капан выручил. Хотя очень трудно было на ходу вступать в готовый спектакль, но природный талант помог двадцатитрехлетнему актеру создать крепкий, запоминающийся образ одного из главных мятежников. Критика отметила большую удачу случайного исполнителя. Актеры пригласили Капана в свой коллектив и уговорили остаться в Алма-Ате. Поездка в Ленинград на учебу отпала.

В первые годы работы казахского театра на его сцене порой шли пьесы, в которых в розовом свете показывалось феодально-родовое прошлое. Но время заставило театр перейти к советской тематике. Капан Бадыров, изображавший героев прошлого в национальном репертуаре, одним из первых осознал слабость своей художественной культуры. Теперь ему пришлось создавать образы современных героев, советских людей. Он одним из первых заговорил о необходимости привлечения к художественному руководству опытных работников русской сцены. Режиссер Насонов, приглашенный в казахский театр художественным руководителем, рассказал актерам о К. С. Станиславском. Бадыров впервые узнал основы системы воспитания актера. Работая с русским режиссером, Капан настойчиво овладевал актерским мастерством и увереннее чувствовал себя, создавая новые образы в современных пьесах.

Отличаясь редкой трудоспособностью, Бадыров расширял свой кругозор, изучая по книгам богатый опыт крупнейших деятелей русской сцены.

Несколько раз Бадыров смотрел пьесу Тренева «Любовь Яровая» в русском драматическом театре Алма-Аты и в Москве на сцене МХАТа. Встречи с выдающимися артистами-мхатовцами, беседы с ними об актерском мастерстве помогли казахскому артисту нащупать верный образ поручика Ярового. Бадыров понял непреложный закон искусства: образ врага следует раскрывать, не умаляя его личных качеств, не обедняя его. Только так можно избежать голой схематичности и агитационной карикатуры.

В тетрадях Бадырова сохранились записи его окончательного замысла роли Ярового:

«Я не собираюсь, — писал он, — играть злодея, абсолютного, стопроцентного белогвардейского мерзавца, о котором все заранее известно. Я хочу создать характер отважного, чрезвычайно честолюбивого человека, лишенного каких бы то ни было идеалов. Это мелкий персонаж великих событий… Я хочу возбудить в зрительном зале активную ненависть к нему…»