На литературных перекрестках

Пока эшелон добрался до Кустаная, Ярцев стал известной личностью. Дисциплинированная бригада работала отлично, первой закончила пахоту. К Ярцеву пришла слава. Его имя гремело на целине, о нем писали газеты, шли передачи по радио. Когда в центральной газете появился портрет передового бригадира Ярцева, его жена на Украине заволновалась. Да тут еще прибежала соседка и усилила ее тревогу:

— Смотри, Кира, уведут у тебя мужика! Молодой, красивый, будешь после локти кусать!

И Кира, недолго думая, собралась в дальнюю дорогу, оставив у соседки сынишку. Поездом она доехала до Кустаная, зашла в МТС и с попутным грузовиком направилась к полевому стану, где работал ее муж. По дороге стала интересоваться у спутников — не слыхали ли они о бригадире Ярцеве.

— Ну как не слыхали! Знатный бригадир, гремит на всю область!

Разговорившись, Кира подошла к главному вопросу:

— Как там, возле него никто из девчат не вьется?

— Какие девчата? Со своей учетчицей живет! Все едино, как муж с женой! — обрадовала Киру молодая бабенка.

Кира побледнела, охнула и забарабанила кулаком по кабине шофера, прося остановиться. Она выпрыгнула на дорогу, дождалась встречной машины и вернулась в МТС. Здесь она разыскала парторга.

— Вот мой паспорт, товарищ. Посмотрите, пожалуйста, — зарегистрирована. И ребенок есть.

— Ну и что?

— Приехала к мужу. За многие тыщи верст.

— Так и езжай к нему!

— Я бы поехала, да узнала: изменяет он мне. С учетчицей путается.

— Знаешь, гражданка, у меня дел — во! Как у министра. Некогда мне разбирать ваши дрязги, Поезжай на полевой стан и наведи сама порядок. Ясно?

— Ясно! — твердым голосом сказала Кира. — Только если вам некогда помочь жене знатного бригадира Ярцева, я могу поискать защиты и повыше. Открытка стоит всего пять копеек…

Парторг нахмурился. Подумал немного и сказал:

— Вот что, топай в крайнюю избу. Скажешь хозяйке, я велел пустить на ночлег. Завтра поговорим. Ну, что стоишь? Иди, иди, когда надо будет, позову.

Кира ушла, уверенная в победе. Парторг вздохнул, покачал головой и велел разыскать Ярцева. Бригадир явился не скоро.

— Садись. Разговор будет серьезный. Жинка к тебе в гости приехала.

Ярцев не обрадовался.

— Там у тебя учетчица Галя работает. Сегодня же в другую бригаду переведем. Понятно?

— Нет, непонятно!

— Ну, так вот скажу прямо: кончай всю эту музыку! — Парторг заметил в глазах бригадира промелькнувшую тоску. — Семья, так сказать, — он поднял указательный палец, — это ячейка коммунистического быта. Теперь тебе ясно?

— Ничего не ясно, — насупился бригадир. — Только Галю я люблю по-настоящему.

— Люблю! — парторг даже присвистнул. — Тоже сказанул. А еще коммунист!

— Вы в чужую жизнь не вламывайтесь! И Галю трогать не позволю!

Разговор принимал острый характер. Наконец парторг решил поставить точку.

— А мы тебя, дурака, намечали выдвинуть в депутаты Верховного Совета, и когда целинников награждать будут, к ордену Ленина думали представить. Понятно?

— Понятно! — бригадир крепко хлопнул за собой дверью.

Вот эту историю неблагополучной семейной жизни Ярцева и поведал мне парторг МТС.

Примерно через неделю вместе с киноработниками, то ли московскими, то ли алмаатинскими, мы приехали на полевой стан знатного бригадира Ярцева. Я увидел и Киру и учетчицу Галю. Ярцев ходил мрачный. Режиссер от съемки отказался:

— Снимем, а потом вырезать придется. Кто-нибудь письмо напишет, ничего доброго не получится. Поищем благополучного бригадира.

Мы покинули полевой стан, я распрощался с киноработниками и поехал в Карабальский район. Были новые встречи с целинниками, но Ярцев, Кира и Галя крепко засели в голове. Я чувствовал — вот настоящий конфликт: любовь или слава! Когда-нибудь я использую этот материал для рассказа, но сейчас надо было думать о газете и своих обязательствах перед редакцией.

Во время поездки я написал несколько очерков, и все они пошли в редакционную корзину. Видимо, я писал не то, что требовалось газете. Об этом я узнал, когда садился в алмаатинский вагон поезда, который на восьмые сутки должен был доставить меня в столицу Казахстана. Поезд шел кружным путем, через Челябинск, где пришлось довольно долго ждать, пока прицепили вагон к другому поезду.

Восемь суток! И я решил, чтобы не терять времени напрасно, написать черновой вариант пьесы «По велению сердца». В основу взять историю бригадира Ярцева. Когда поезд подходил к Алма-Ате, я закончил последнюю картину.

Еще недели две — три посидел над рукописью, а затем отнес ее в Союз писателей. Назначили обсуждение. Кто-то из поэтов сказал:

— Вы плохо знаете законы сцены. Хорошо бы вам поговорить с режиссером театра Штейном. Он бы вам помог.

Совет был дельный. Я хорошо знал Якова Соломоновича и честно сказал ему, что один с пьесой не справлюсь. Может быть, он согласится быть соавтором?

— Ладно. Надо почитать. Оставьте вашу рукопись.

Через день у нас состоялся обстоятельный разговор.

— Конечно, это пьеса! — сказал Штейн. — Но над ней надо крепко работать и убрать совершенно немыслимые вещи. Вот, например, любовный конфликт. У Ярцева есть дети…

— Один ребенок! — торопливо поправил я.