На маленькой планете

Долго парни возились у рации, пока не удалось соединиться с базой. Им посоветовали отправить Панкрата немедленно в соседний аул. В ауле был медпункт, где ему окажут помощь. Парни оставили Дарина и Николая в палатке, а сами на носилках понесли Панкрата в аул.

1970

СКОРЫЙ ПОЕЗД

I

Билет ему на поезд принесли еще вчера вечером. А утром он проснулся и в тихой задумчивой благости послесонья лежал и с трудом верил, что не нужно торопиться на работу, а можно спокойно, сладостно-дремотно полежать в теплой постели. И подумать. Подумать наконец обо всем.

Таких дней в жизни начальника станции Тарукино Петра Алексеевича Аверинова давно не было. Со временем торопливое желание «дотянуть» до отпуска и тогда уж отдохнуть исчезло как-то само собой, а привычная череда лет перестала ощущаться как смена одного года другим. И все же у него осталось от ранних желаний влечение к этому пусть простому, но зато справедливому отдыху — отпуску. Петру Алексеевичу минуло сорок четыре года, но в себе он не ощущал ни прежней бодрости, ни усталости, которая, как думал, должна прийти с годами; в нем жили покой много познавшего человека и грустное чувство тоски, которое он слабо улавливал. То ли это было чувство неудовлетворенности собою, то ли жалости к себе, как это обычно бывает у человека много пожившего. Он не мог уловить этого чувства и до последнего дня не проявлял особого упорства понять его.

Аверинов встал с постели и стал одеваться, а когда со стороны станции раздался сиплый гудок электровоза, недоуменно глянул на часы.

«Московский поезд, — определил он по гудку, — проходит в восемь часов и три минуты». Часы показывали восемь часов и три минуты.

Он медленно надел, как обычно, белую нейлоновую сорочку, серый костюм и вышел на кухню. Домработница Глафира Федоровна, сухонькая старушка-пенсионерка, сидела за столом и протирала посуду.

— Доброе утро, — сказал Аверинов, сел за стол и что-то еще хотел сказать, глядя на старушку в цветастой кофте, сшитой недавно ей ко дню рождения женой, как вспомнил сон: будто упал с подоконника и, зацепившись брюками за гвоздь, повис вниз головой над путями, по которым шли поезда.

«Пропал начальник!» — кричал кто-то. Это был машинист Жатиков.

«Какая чушь, — подумал он, — когда нечего делать, начинаешь вспоминать нелепые сны. Фу, какая чушь!»

— Здрасте мое вам, — ответила протяжно старушка, продолжая вытирать посуду и не поворачиваясь к Аверинову. — Денек нонче выть жаркой будет?

— Кис-кис, — позвал Аверинов кошку и погладил ее по выгнутой спине, ощущая под пушистым мехом ребристую спину.

II

На станцию Аверинов мог не ходить. С сегодняшнего дня начинался его отпуск. Но вышел из квартиры и направился по улице, и все почему-то вспоминал свой сон, все видел себя во сне, слышал свой голос, и было немного неприятно, и самому стало странно, что вот он, начальник станции, уважаемый всеми человек, идет по тихой солнечной улице, а в голове у него стоит этот глупый сон. «Нервишки, — говорил себе Аверинов, — нервишки». Неторопливо перешагнул через рельсы, взглянул на работающих на путях рабочих и, кажется, стал забывать про сон.

На перроне сильно пахло новым асфальтом. Он одобрительно покачал головой, вспоминая, что это по его совету заасфальтировали перрон и на перроне теперь чисто, приятно и хорошо на нем находиться. Вокзал смотрел стариной. На его белом фронтоне красными кирпичиками выложен год: 1892. Чтобы войти в здание, нужно подняться по ступенькам метра на полтора, перешагнуть высокий порог. И само здание, и забор вокруг него из плетеных выгнутых железных прутьев стояли прочно и были сделаны надолго.

В маленьком зале на вытертых скамейках сидело человек пять. В углу под горевшим разлапистым бра находился газетный киоск, единственный на станции. Киоскерша, издали улыбаясь, одергивая на себе кофту и привстав со стульчика, поздоровалась с начальником станции. У киоска стоял незнакомый парень и просматривал журнал. Аверинов купил без выбора несколько газет подряд и уже хотел было отойти, но нечаянно взглянул на молодого человека и почувствовал, как теплая волна захватила грудь: «Что такое?»

Если Аверинов волновался, он начинал быстро-быстро моргать, и у него дергалось под левым глазом. Все на станции знали это, и Аверинов догадывался, что все знают, и поэтому, говоря и волнуясь, всегда старался глядеть себе под ноги, и так ему удавалось скрыть волнение. Он отошел от киоска и у двери оглянулся. Молодой человек по-прежнему читал. Он был высок, в светлом салатового цвета плаще, у него была (Аверинов на него смотрел сзади) короткая плотная шея и плоский затылок, как у Аверинова.

Аверинов вернулся к киоску, купил еще кипу газет и будто случайно взглянул молодому человеку в лицо. Он никогда не видел своего сына, но лицо стоявшего парня показалось ему знакомым.

«Ведь, кажется, похож на меня, и нос, и эти маленькие, будто сверху срезанные уши, как у корноухого», — думал он, направляясь к выходу, оглядываясь в дверях и решая: «Подойти или нет? Узнать фамилию — и все дела».