На ночлеге

Когда он въехал в деревню, то туча расползлась уже по всему западу и одним крылом осеняла деревню. Чтобы не попасть под дождь, Шкарин поспешил поскорее куда-нибудь укрыться и, увидав в одной избе открытое окно и выглядываюшую из него бабу, повернул туда лошадь и спросил:

– - А что, родимая, нельзя ли ночевать у вас?

– - А куда едешь-то? -- вместо ответа спросила баба.

– - Недалеко, да вишь гроза собирается, хочется убраться.

– - Большака-то дома нет… а ты вот что: поезжай-ка лучше к Горкину, эна на том конце-то живет, вон ставни-то у окон зеленые; он пускает. У него, коли-что, и водочки можно найти, и харчей каких.

– - Чего мне харчиться, я не дорожный, мне бы где от дождя спрятаться да от темной ночи.

– - Все равно, у него лучше, у него все проезжие ночуют.

– - Ну, ладно, поедем хоть туда, -- сказал Шкарин и, дернув за вожжи, поехал дальше.

"Горкин, Горкин, -- вслух думал Павел Анисимыч, -- прозвище что-то знакомое! А, это не тот ли мошенник, что одного проезжего обобрал?"

И Павел Анисимыч вспомнил, как несколько лет тому назад ходили слухи, как в этой деревне на ночлеге "обчистили" одного проезжего, и когда он поднял шум, то его так исколотили, что он еле со двора убрался. "Неужели это тот?" -- подумал Шкарин, и его охватила робость; но это чувство продолжалось не долго.

"Что я, капиталы, что ль, у меня какие или добра много, чего мне бояться-то? -- ободрил он себя. -- Мне он не страшен, еще, може, скорей что о пропаже своей в таком месте разузнаю".

Вскоре он подкатил к большой крепкой избе с зелеными ставнями и, слезши с телеги, подошел под среднее окно и постучался в него кнутовищем.

– - Что надо? -- послышался громкий оклик из избы.

– - Ночевать нельзя ли?

– - Подъезжай к воротам.

Павел Анисимыч повернул лошадь к воротам; в это время изнутри стукнули щеколдой, и ворота отворились. В них стоял толстый, приземистый мужик с рыжей бородой, грязноватым цветом лица и быстро бегающими небольшими серыми глазами. По тому, что он был в кумачевой рубашке и двубортной грязной и выцветшей жилетке, можно было подумать, что он сам хозяин. Павел Анисимыч поклонился ему.

– - Здорово, -- небрежно кивнул ему хозяин, быстро окинув взглядом и подводу, и проезжего, и видимо ничего не замечая особенно выгодного в них для себя.

Павел Анисимыч взял лошадь под уздцы и ввел ее в широкий и просторный, наглухо покрытый соломой двор.

На улице в это время прокатился гулкий раскат грома, и тотчас же закапал редкий, но крупный дождик. Павел Анисимыч перекрестился.

– - Слава Богу, убрался до дождя, -- проговорил он и стал выпрягать лошадь.

– - А куда едешь-то? -- как-то сквозь зубы процедил хозяин.

– - Еду-то? В город, -- сказал Павел Анисимыч.

– - По каким делам?

Шкарин запнулся. "Зачем ему говорить правду?" -- мелькнула в голове его мысль. И сейчас же он торопливо ответил:

– - За покупками кое-какими.

– - Так, -- протянул Горкин. -- Ну, убирайся тут да приходи в избу.

И он поднялся на высокие мостенки и скрылся в сенях. Павел Анисимыч отпряг лошадь, задал ей корму и, окинув взглядом надворные постройки Горкина, отправился вслед за ним.

III.

Изба была просторная и неуютная: окна казались выехавшими на улицу, стекла грязные, на стенах хотя и были прибиты несколько картин, но небрежно; на лавках было разбросано разное тряпье, на полу у печки лежала небольшая дощечка с кормом, должно быть, для цыплят, хотя цыплят в избе уже не было, а только были заметны их следы. Людей, кроме хозяина, в избе еще было двое: высокая, худая, как будто забитая и запуганная баба, хозяйка, и молодая, краснощекая, с надменным лицом девка, дочь хозяев, более похожая на отца, особенно глазами, Хозяйка ответила на приветствие Шкарина обычным "добро пожаловать", а девка почти и не взглянула на него, а с совершенно равнодушным видом прошла в чулан и осталась там.

– - Садись вон там, -- сказал хозяин, показывая место Шкарину под средним окном у чулана, а сам сел к боковому окну по конец стола. Шкарин сел на лавку и еще раз окинул избу глазами. На улице снова сверкнула молния и раздался сильный раскат грома; вслед за этим дождь полил как из ведра. Шкарин перекрестился, а хозяин вскочил с места, подошел к окнам и стал запирать их; хозяйка, истово перекрестившись в свою очередь, скрылась в чулане.

– - Эка благодать-то! Все теперь обмоет, оживит, -- отозвалась она уж из чулана, видимо выглядывая в окно.

– - А нельзя ли эту благодать-то чайком вспрыснуть, -- проговорил хозяин.

– - Куда тут, на ночь глядя, с самоваром возиться, да еще в грозу, -- проговорила хозяйка.

– - И в грозу поставишь, эка беда, -- строго проговорил Горкин. -- Вот пройдет маленько и разведешь.

Хозяйка замолчала. В чулане загремели самоваром, потом девка с пустым ведром прошла из чулана в сени и воротилась оттуда с наполненным ведром. Дождь шел как из ведра и залил водою всю дорогу, наполнил канавки, а с крыш лился сплошною стеной и, падая на землю, сразу же промывал себе ложбинки и по ним стекал в ту сторону, куда вел скат.