На один раз

— Для моего отца нет ничего важнее наследника. Его кровь, его плоть, продолжение его рода — вот что для него важнее всего. Не чёртова винокурня. А если он знает, что Ярослав ему никто, то мой сын — будь он хоть от самого дьявола — тот, за кого он душу продаст. Сын, внук, мальчик. Отвечай, чёрт тебя побери! — выкрикнула она Давиду в лицо. — Ты точно знаешь, что это мальчик, потому что вместе с тестом ДНК сделал тест на пол ребёнка, я читала — он делается также. Ты продал за чёртов сарай с бочками и кукурузным зерном, который собрался спалить, собственного ребёнка?

— Тебе вредно волноваться, — холодно ответил Давид.

— Да пошёл ты к чёрту! — Саша едва не плюнула ему в лицо. — Ты обвинял меня во всех грехах, а сам специально не надел презерватив. Ну конечно! Уверена, это тоже было одним из вариантов плана.

— Ты не права, это вышло случайно.

— М-м-м, — кивнула она. — Ну раз это случайно, то с остальным-то я попала в точку.

— Что ты хочешь от меня услышать? — спросил он всё так же бесстрастно.

— Правду, Давид! Правду. Как ты договорился с отцом?

— Никак. С ним договорился твой брат. А вот для него у меня были убедительные аргументы, чтобы заставить сделать всё, что пожелаю я.

— Ярос? — вытаращила Алекс глаза.

— А ты серьёзно думала, что я буду торговать сыном? — смотрел он на неё, словно первый раз видел. Столько боли и горечи в его взгляде Алекс видела в первый раз. — На самом деле думала, что я на это способен?

Какую непростительную, роковую, трагическую ошибку она совершила, Алекс тоже поняла по его глазам. Теперь они смотрели на неё не жёстко, не с презрением — с жалостью.

— А ведь в какой-то момент я подумал, что у нас и правда может получиться, — покачал головой Давид. — Что мы можем стать настоящей семьёй. Ради сына. Ради нас. Думал, ты в меня веришь. В меня, в нас. Но ты, — он развёл руками. — Ты Квятковская.

Его руки бессильно упали, словно их держала вера в неё, и она только что иссякла.

Давид развернулся и вышел.

— Я Гросс, — едва слышно выдохнула Саша. — Я Алекс Гросс.

И расплакалась. Он ушёл.

Глава 55

— Ну зачем ты так, милая, — присела на край кровати Галина Ильинична. — Ну нельзя же так убиваться. Да и было бы из-за чего. Он вспыльчивый, Давидушка, но отходчивый. Вот увидишь, успокоится и вернётся. А тебе надо кушать, — поставила она перед Сашей поднос. — Нельзя морить голодом ни себя, ни ребёночка.

Саша и не морила. Она ела, она старалась не расстраиваться. Она выходила на улицу каждый день, в любую погоду, мороз ли на улице, ветер, снег. Просто у неё не было ни сил, ни аппетита.

И она знала, что Давид её не простит.

Он уехал в тот же день, и не приехал ни на следующий, ни через неделю, ни через две.

Саша знала, что, как и прошлый раз, он звонит Галине Ильиничне, отдаёт распоряжения, интересуется новостями, Сашиным здоровьем, и, однажды, конечно, приедет, но не простит.

Она ударила в самое больное. Обвинила его в грехе, хуже которого для него нет.

Она предала его, оскорбила своим неверием.

Зачем ему женщина, которая в нём сомневается? Зачем ему жена, что ему больше враг, чем друг? Зачем ему любовница, что в любой момент может вонзить нож в спину?

Но как бы ей ни было плохо, тоскливо и одиноко, она знала женщину, которой было ещё хуже. Которая вышла замуж по любви, а оказалась в доме мужа ненужной вещью. Саше невыносимо её не хватало. Потому что только сейчас она, наверное, стала понимать — каково было маме.

Или нет, но хотела понять и хотела найти её дневники.

Как бы ей ни было плохо, тоскливо и одиноко, Саша знала — надо вставать.

— Проедемся? — спросила она Мишу, собравшись.

— Да, конечно — положил он на стол откушенную булку, встал, заторопился, но потом всё же вернулся и засунул булку в рот. — Куда едем? — спросил, ещё жуя, а потому невнятно, открыв Саше дверь машины.

— Ко мне домой, — ответила она, чопорно положив на колени сумку.

Михаил кивнул и занял водительское место.

— Хочу взять зимние вещи, шубу, обувь, — пояснила Саша, что было совсем необязательно. Но ей хотелось, чтобы причина выглядела убедительно. А ещё она волновалась и пыталась скрыть волнение за болтовнёй.

По её подсчётам, в это время — середина буднего дня, — дома никого не должно быть. Значит, она никого не встретит. И ей никто не помешает. Она даже попросит прислугу, чтобы отцу ничего не докладывали. По крайней мере, не сегодня, если он не спросит.

Первая часть плана прошла идеально.

Саша вошла, доброжелательно пообщалась с дворецким и горничной. Беспрепятственно дошла до маминой комнаты. Открыла шкаф (к счастью, всё как прежде стояло на своих местах), выдвинула потайной ящик. И нашла что хотела — три толстых тетради в рыжих бархатистых обложках с оттиском головы оленя, слегка потрёпанные за время пользования.

Саша их на всякий случай пролистала, чтобы убедиться, что они те самые, исписанные маминым ученическим почерком. Хотела сразу уйти, но из одной вылетел лист и упал на пол.

Саша его достала, развернула и… узнала.

От волнения села на кровать.